Хотя Бим не понял слов, но выдержать больше не смог: он прыгнул в сторону Тетки, гавкнул изо всей силы и уперся всеми четырьмя лапами, сдерживаясь от дальнейших поступков (за последствия он уже не ручался). Интеллигент! Но все-таки — собака.
Тетка завопила истошно:
— Мили-иция! Мили-иция!
Где-то засвистел свисток, кто-то, подходя, крикнул:
— Пройдемте, гр-раждане! Пройдемте по своим делам! — Это был милиционер (Бим даже повилял чуть хвостом, несмотря на возбуждение). — Кто кричал?! Вы? — обратился милиционер к Тетке.
— Она, — подтвердил юноша студент.
Вмешался Курносый.
— Куда вы смотрите! Чем занимаетесь? — запилил он милиционера. — Собаки, собаки — на проспекте областного города!
— Собаки! — кричала Тетка.
— И такие вот дикие питекантропусы! — кричал и студент.
— Он меня оскорбил! — почти рыдала Тетка.
— Граждане, р-разойдись. А вы, вы, да и вы, пройдемте в милицию, — указал он Тетке, юноше и Курносому.
— А собака?! — взвизгнула Тетка. — Честных людей — в милицию, а собаку…
— Не пойду, — отрубил юноша.
Подошел второй милиционер:
— Что тут?
Человек в галстуке и шляпе резонно и с достоинством разъяснил:
— Да вон, энтот студентишка, не хочеть в милицию, не подчиняется. Энти вон, обоя, хотять, а энтот не хочеть. Неподчинение. А это не положено. Ведуть — должен иттить. Мало бы чего… — И он, отвернувшись от всех прочих, поковырял в собственном ухе большим пальцем, как бы расширяя слуховое отверстие. Явно это был жест убежденности, уверенности в прочности мыслей и безусловного превосходства перед присутствующими — даже перед милиционерами.
Оба милиционера переглянулись и все же увели студента с собой. Следом за ними потопали Курносый и Тетка. Люди разошлись, уже не обращая внимания на собаку, кроме той милой девушки. Она подошла к Биму, погладила его, но тоже пошла за милиционерами. Сама пошла, как установил Бим. Он посмотрел ей вслед, потоптался на месте, да и побежал, догнал ее и пошел рядышком.
Человек и собака шли в милицию.
— Кого же ты ждал, Черное ухо? — спросила она, остановившись.
Бим уныло присел, опустив голову.
— И подвело у тебя живот, милый. Я тебя накормлю, подожди, накормлю, Черное ухо.
Вот уже несколько раз называли Бима «Черное ухо». И хозяин когда-то говорил: «Эх ты, Черное ухо!» Давно-давно он так произнес, еще в детстве. «Где же мой друг?» — думал Бим. И пошел опять же с девушкой в печали и унынии.
В милицию они вошли вместе. Там кричала Тетка, рыкал Курносый дядька; понурив голову, молчал студент, а за столом сидел милиционер, незнакомый, и явно недружелюбно посматривал на всех троих.
Девушка сказала.
— Привела виновника. — И указала на Бима. — Милейшее животное. Я все видела и слышала там с самого начала. Этот парень, — она кивнула на студента, — ни в чем не виноват.
Рассказывала она спокойно, то указывая на Бима, то на кого-нибудь из тех трех. Ее пытались перебить, но милиционер строго останавливал и Тетку и Курносого.
Он явно дружелюбно относился к девушке. В заключение она спросила шутя:
— Правильно я говорю, Черное ухо? — А обратившись к милиционеру, еще добавила: — Меня зовут Даша. — Потом к Биму: — Я Даша. Понял?
Бим всем существом показал, что он ее уважает.
— А ну, пойди
О, Бим знал это слово: «ко мне». Точно знал. И подошел.
Тот пошлепал по шее легонько, взял за ошейник, рассмотрел номерок и записал что-то. А Биму приказал:
— Лежать!
Бим лег, как и полагается: задние ноги под себя, передние вытянуты вперед, голова — глаза в глаза с собеседником и чуть набочок.
Теперь милиционер спрашивал в телефонную трубку:
— Союз
«Охота!» — вздрогнул Бим. «Охота!» Что же это значит здесь-то?
— Союз охотников? Из милиции. Номер двадцать четыре посмотрите. Сеттер… Как так нету? Не может быть.
Бим запрыгал, ткнул носом в колено милиционера, лизнул руку Даше и смотрел ей в глаза, прямо в глаза, так, как могут смотреть только умные и ласковые доверчивые собаки. Он ведь понял, что говорили про Ивана Иваныча, про его друга, про его брата, про его бога, как сказал бы человек в таком случае. И вздрагивал от волнения.
Милиционер строго буркнул Тетке и Курносому:
— Идите. До свидания.
Дядька начал пилить дежурного:
— И это — все? Какой же у нас будет порядок после такого? Распустили!
— Идите, идите, дед. До свидания. Отдыхайте.
— Какой я тебе дед? Я тебе — отец, папаша. Даже нежное обращение позабывали, с-сукины сыны. А хотите вот таких, — ткнул он в студента, — воспитывать, по головке гладить, по головке. А он вас — подождите! — гав! И скушает. — Гавкнул действительно по-собачьи, натурально.
Бим, конечно, ответил тем же.
Дежурный рассмеялся:
— Смотрите-ка, папаша, собака-то понимает, сочувствует.