Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Дома где-то должны быть письма Якова, надо посмотреть. И карточка, помнится, осталась: Ольга и Иван сидят на обрубке чуть обгорелого бревна — красивые, улыбчивые, молодые. Муж и жена, они и в ссылку угодили вместе из Баиловской тюрьмы в Баку. А он нашел Аню там, в Яренске. Как похоже… Но почему они тогда тоже не сфотографировались на вырубке? Анархист конечно же предлагал. Аня, наверное, развеселилась, разбегалась по поляне. С ней случалось. То строгая, не улыбнется, а то веселится без удержу… Иван Фиолетов и его Ольга теперь в Баку, и Яков Зевин там, он ведь тоже бакинец. Доходили слухи, что все трое — крупные работники партии. Да и как же иначе? Яренская ссылка выковывала настоящих людей… И впрямь жалко, что не сохранилось карточки, чтобы они с Аней вместе где-нибудь в лесу, на пеньке, как, бывало, ходили-бродили, взявшись за руки. Только в группе, в два ряда: кружок совместно штудировавших марксизм. А для немногих (можно выделить кое-кого в тех нешироких рядах) редколлегия подпольного журнала ссыльных с ним, носившим псевдоним Торин, во главе… И вот что помнится: его-то всегда усаживали в середину — заводила, авторитет, а вот Аня непременно устраивалась в сторонке, в заднем ряду, так что ни за что не скажешь, глядя на фотокарточку, что началось-то их счастье там же, где и кружок, и журнал, и исправник, и голубая вода Вычегды…

Снова потянуло дымом от берега. Острая тоска по дому, прежде заглушенная делами, усталостью, вдруг больно кольнула, он почувствовал, что многое отдал бы сейчас, чтобы Аня была рядом, чтобы можно было с нежностью коснуться ее руки. Вот ведь как получалось: там, в Москве, вместе, а почти и не видятся; тут же, на пароходике, делать, собственно, нечего, а Ани нет…

В Нижнем Новгороде на пристани, среди ломовых телег, сваленных в груды тюков и ящиков, среди кучками сидящих оборванных мужиков, баб и ребятишек, которых голод гнал в неведомые хлебные места, Подбельский расстался с сопровождавшими его ревизорами, приказал им идти в город, в Верхнюю, как тут называлось, почтовую контору. Сам отправился в другую, поблизости от берега Волги, как бы взятую в кольцо трактирами, ночлежками и оптовыми складами.

Двухэтажное здание, дальним своим концом подпиравшее крутой откос берега, было просторным, Подбельский прошелся по зальчику, обведенному с трех сторон отгородкой, оглядел заляпанные чернилами конторки, давно не метенный пол. У стекол растворенных настежь окон вились, жужжа, мухи, вдали, за тесно приткнутыми друг к другу баржами, ходко шел по волжской сини буксирный пароход с красным флажком, и на верхнем мостике его, рядом с рулевой рубкой, был ясно различим пулемет.

Сзади прошаркали шаги, и Подбельский обернулся. Низкорослый мужчина в лаптях, одетый, несмотря на жару, в армяк, с лубяной, красиво сплетенной котомкой подошел к окошку, помялся в нерешительности, потом спросил:

— В Луганск бы телеграммку отбить… Можно?

С Волги вдруг донесся протяжный гудок, может быть, с того буксира, превращенного в военный корабль.

— Телеграммку, — повторил мужик. — В Луганск…

— Если срочная, — скрипуче послышалось за окошком, — то можно.

Мужик, наклонившись, стал развязывать котомку. Подбельский рывком, в два шага приблизился к нему, потеснил, заглянул в окошко, в просвеченное солнцем пространство со столом, денежным ящиком, желтым деревом коробки телефона, висящего на стене; был там и человек, лицо его не различалось, к окошку была обращена лишь шишковатая, наголо обритая макушка.

— И мне телеграмму, — сказал Подбельский. — В Киев. Можно?

И опять заскрипело:

— Только срочную.

— А в Екатеринослав?

— Я же сказал русским языком: срочную можно!

— Так, понятно… А кто начальник конторы?

— Инженер Охрименко, второй этаж…

Подбельский взлетел по лестнице. Распахнул дверь, уже заранее отрицая возможность для неведомого пока Охрименко руководить почтовой конторой.

— Что у вас тут творится? Принимают телеграммы в Луганск, в Киев. И это, когда Украина стонет под немцами! Вы что, сознательно занимаетесь провокациями?

Пухленький человек в белой рубашке даже на секунду не оторвался от бумаг.

— Закройте дверь… Мешаете работать!

— Я народный комиссар почт и телеграфов Подбельский…

Черные зрачки все-таки стрельнули в его сторону, всего на мгновение.

— Очень приятно! Но вы все равно мешаете.

Ступени деревянной лестницы прыгали, кривились под ногами. Подбельский слетел в нижний зальчик, рванул дверцу в перегородке, что есть силы завертел ручку телефона.

— Барышня, срочно соедините с администрацией почтового округа. Неважно кого… Любого!

Кто ответил, он не разобрал. Кричал в эбонитовый рожок на желтом ящике, что всей силой своих наркомовских прав немедленно требует представителей администрации сюда, в контору. По очень важному делу. Не позже, чем через полчаса!