Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Тем временем Лещинский и Бонч-Бруевич объехали несколько губерний, добрались до Казани, только что освобожденной от чехословаков. Казань, большой университетский город, в общем подходила, но все же показалось, что далековато от Москвы. Остановились на Нижнем Новгороде, благо в губисполкоме тут сразу пошли навстречу, предложили на выбор несколько помещений. Больше других понравилось здание бывшей духовной семинарии, каменное, трехэтажное, на крутом откосе над Волгой. Дали телеграмму в Тверь, чтобы готовились к срочному переезду, а сами пустились в обратный путь.

Вскоре нехитрое оборудование мастерской было уже в Нижнем. Подбельский сам проследил, чтобы к этому же времени туда прибыли в почтовом вагоне обещанные им баллоны с газом из Петрограда.

— Пусть Лещинский даст подтверждение, что газ получил, — говорил он Николаеву. — И еще спросите у него, помнит ли, что я ему десять тысяч рублей на обзаведение не зря давал: первая партия ламп должна быть готова к первой годовщине Октября!

Черные глаза Николаева Сверкнули недовольством, он уже явно чувствовал себя на стороне дорогих ему нижегородцев.

— Ну зачем же дергать? Помнит, помнит Лещинский! Главное, развернуть производство… Они нашли на путях бесхозное имущество Рижского политехникума. Бог знает, когда эвакуировано, теперь пойдет в дело. Но им еще надо помочь выбить оборудование завода Айваза, металл им нужен…

— Что же, помогайте. Но о сроках я сказал Ленину. А прожектером не хочу выглядеть!

Ему вспомнился недоверчивый, иронический взгляд Бонч-Бруевича, невольная молчаливая пикировка с инженером. И снова, как во время поездки в Ярославль, мучили мысли о своем наркомстве: не оказаться бы добрым дядей, которого можно обвести вокруг пальца посулами и бодренькими рапортами. Нет, пожалуй, Бонч-Бруевич на хитрую бестию не был похож. Деловой, сосредоточенный, он был под стать своему совнаркомовскому однофамильцу.

Он и самому себе назначил тот же срок — первую годовщину Октября — в нелегком деле выпуска первой советской почтовой марки.

Еще летом запустили в производство так нравившуюся ему марку «Рука с мечом, разрубающая цепь». Номиналы ее были назначены по тарифу, проведенному еще Прошьяном, в феврале. Но кто мог знать, что так подожмет голод? Правительство принимало срочные меры к укреплению хлебной монополии, но цены на хлеб все-таки росли, и к ним приходилось подтягивать заработную плату рабочих и служащих. И все же одно лишь повышение заработка — не мера, пришлось изыскивать возможности и в чем-то уменьшить расходы трудового населения. А тут уж начни оглядываться — упрешься в почту. Срочно готовили новый тариф, снижающий почти наполовину почтовые таксы: за пересылку открытки — десять копеек, письма, если иногороднее, — двадцать пять. А на прекрасном клише Зарриньша помечены совсем другие достоинства марок, выше нового тарифа, — как их теперь людям использовать?

Перед праздником подписал специальное постановление Наркомпочтеля: «С 25-го сего октября поступают в обращение новые революционные почтовые марки стоимостью в 35 коп. и 70 коп. с рисунком «Рука с мечом, разрубающая цепь», причем цвет марок: в 35 коп. — синий и 70 коп. — коричневый. Означенные марки с указанного числа будут действительны для оплаты почтовых отправлений».

Со смешанным чувством радости и грусти смотрел на первые образцы — глянцевитые, с четким рисунком и остренькими зубцами по краям. Утешала мысль, что так некстати сошедшиеся марки и новый тариф вообще, видимо, скоро отойдут в сторону. Если уж избавлять население от денежных трат, так не лучше ли поступить куда решительнее: установить бесплатную пересылку писем?

Вот об этом и надо переговорить с Лениным — о политическом аспекте такого решения, это ведь здорово двинет вперед связь города и деревни. И конечно, надо показать новые марки Владимиру Ильичу. У республики есть уже герб, есть знак отличия — орден Красного Знамени и, что там ни говори, законная первая государственная марка!

Выходит, свое, наркомовское, обязательство он сдержал.

2

— Ну вот, Вадим Николаевич, конец вашим тревогам и недоверию. — Николаев, входя в дверь, подталкивал кого-то, приглашая с собой. — Вы только посмотрите, что за чудо!

Подбельский поднял голову, узнал рядом с высоким, длинноногим Николаевым крепко сбитого Лещинского. Поднимаясь, запротестовал:

— Какое еще недоверие? Что-то не помню.

— А насчет нижегородцев, сделают ли к празднику первые лампы на новом месте. А они не просто сделали, они новый усилитель сотворили, понимаете, новый, совершенно замечательной конструкции! — Николаев повернулся к Лещинскому и потянулся к фанерному ящику, который начальник лаборатории держал под мышкой. — Ну дайте я, Владимир Михайлович, покажу! Небось сами-то насмотрелись вволю!

Лещинский не уступил. Поставил ящик на стол, выдвинул крышку. Там что-то поблескивало, укутанное ватой.

Крепкие пальцы Лещинского освободили упаковку, и на зеленое сукно легли сразу два стеклянных баллона с остренькими верхушками, отороченные снизу никелированными цоколями.