Страдание и его роль в культуре

Ссылаясь на ряд источников, К. Меннингер отмечает, что религиозное самопожертвование можно трактовать как эксгибиционизм по отношению к Богу[61]. Между тем данное сексопатологическое явление (влечение к обнажению половых органов перед представителями своего или иного пола) здесь не очень явно просматривается. Однако можно говорить об эксгибиционизме не в сексуальном аспекте, а как о стремлении мученичеством и аскетизмом обнажить перед Создателем всего себя — и тело, и душу. Точно так же нарциссизм названных лиц следует понимать не в смысле направленности полового влечения на самого себя, а как любование своей жертвенностью, желанием и способностью страдать ради Бога и обретения вечного спасения. Поэтому здесь уместно говорить не только о нарциссизме, но и о мазохизме, который у некоторых мучеников вполне может иметь эротический подтекст. Религиозное мученичество в иных случаях сходно с переживаниями наказанного отцом ребенка, который воспринимает свои страдания как залог безусловного родительского прощения. Можно предположить, что мученичество иногда имеет инфантильную природу.

Многие мученики, как пишет Меннингер, тешат себя надеждой на то, что их молитвы обладают чудодейственной силой и являются более эффективными, чем молитвы других людей. Существует немало свидетельств тому, что сны и видения интерпретировались с наивной верой в собственную исключительность. Неуемная жажда власти (пусть и не земной) приводит к тому, что степень страдания соотносится с силой экзальтации. Тайная жажда власти угадывается в том, что люди получают удовлетворение от демонстрации силы духа, проявленной в экстремальных обстоятельствах. Эротические корни эксгибиционизма очевидны. Неприкрытое тщеславие (нарциссизм) осуждается обществом и, возможно, не столько из-за асоциальности этого явления, сколько вследствие его ярко выраженной сексуальной окраски. Выставление себя напоказ, демонстрация обнаженного тела запрещены законом, а неприкрытый личный эгоизм является предметом всеобщего порицания. Популярность актера ощутимо падает, когда под маской лицедея начинает угадываться склонность к самолюбованию. Однако скрытые формы эксгибиционизма, мотивы которых не так очевидны, являются наиболее эффективными формами такой маскировки, но их внешнее проявление окрашено страданием, порой принимающим неправдоподобный, гипертрофированный характер[62].

Джайнизм тоже считал главными победу над стремлением к деятельности, обуздание чувств и воспрепятствование таким образом «накоплению» кармы (санскр. karma — деяние). Но этого еще недостаточно: чтобы уничтожить остающуюся от прежних существований карму, нужно вести аскетический образ жизни. Этот аскетизм применялся по брахманскому образцу и имел по преимуществу отрицательный характер, состоя в разного рода подавлениях органической деятельности, а также в настоящем самоистязании. Для джайнистской секты характерны двоякого рода приемы: во-первых, ее приверженцы часто ходили без одежды; во-вторых, когда приближалась смерть, они способствовали наступлению ее посредством добровольного отказа от пищи. В обоих отношениях они имели прообраз в лице своего учителя, который после первого года аскезы сбросил с себя одежду и в конце жизни отказался от всякого питания. Вопрос же о том, следует ли также ходить голыми, привел к распаду джайнизма на две ветви: дигамбаров («одетых воздухом»), которые действительно всегда ходили нагими, и светамбаров («одетых в белое»), которые считали возможным даже и в одежде достигнуть высшей цели.

Впрочем, не все приверженцы джайнизма были аскетами. Бо́льшая часть его последователей — миряне, которые должны были нести более легкие обязанности, но за это могли ожидать только меньшей награды. Между тем аскеты должны были посвящать себя исполнению священных обязанностей, мирянин мог продолжать свою мирскую жизнь, так что пять святых обетов — «не обижать», «не говорить неправды», «ничего не брать без позволения», «сохранять целомудрие» и «упражняться в отречении», — исполнение которых в самой крайней строгости предписывалось аскету, для мирянина имели значение этических правил, в которых, например, целомудрие обозначало супружескую верность. Впрочем, добровольная голодная смерть рекомендовалась даже мирянину как похвальное деяние.

В отличие от Иисуса и Мухаммада Будда подверг себя крайне суровой аскезе и, судя по его же словам, которые приведены выше, страдал. Но страдания не привели его к желаемому результату, поэтому он отказался от аскезы и выбрал срединный путь. Такой образ действий центрального персонажа этой религии, отражающий его религиозные позиции, восприятие себя и всего мира, миропонимание, не могли не служить ориентиром для его последователей. Это одна из важных причин, почему культ страданий отсутствует в буддизме, хотя сами страдания буддизм не отрицает[63].