Страдания и Звёздный свет (ЛП)

Дождь стучал в окно моей комнаты в замке Р.А.М.П, а я наблюдал за каплями, скатывающимися по стеклу, сидя на кресле у окна спиной к стене. Я мысленно выбрал две капли, которые должны были мчаться к нижней части стекла, следя глазами за той, на победу которой я рассчитывал. Но, конечно, она оказалась последней, и я вздохнул. Сколько бы раз я ни играл в эту безмолвную игру, я почему-то всегда выбирал проигравшего.

Джеральдина выделила нам одну из лучших комнат на втором уровне дворца, и каждое утро за дверью нас ждала корзина с рогаликами и написанными от руки записками от нее. Она всегда адресовала их «моему милому Пега-брату». Я чувствовал себя засранцем, потому что, во-первых, я редко ел что-нибудь из еды, которую она оставляла для меня, Софии и Тайлера, а во-вторых… я не предложил ей ничего, чтобы помочь справиться с ее горем.

Она просыпалась неизвестно во сколько, чтобы испечь свежие рогалики и приносить их мне ежедневно, оставляя небольшие записки с сочувствием, чтобы помочь мне пережить горе, а что я дал ей взамен? Ничего. И, честно говоря, я не чувствовал себя ни на что способным. Часы дня повторялись, каждый из них тянулся за следующим. Моя боль не ослабевала и не менялась в течение этих минут, ее тяжесть не становилась тяжелее или легче. Она просто была. Как будто в мою грудь заползло какое-то жалкое существо и устроило там свой дом.

Я считал, что горе должно быть громче, чем это. Казалось, что здесь должны были кричать люди, тысячи кулаков колотят по стенам, гром гремит в небе. Но все было тише. Более спокойным.

Я смотрел вниз на одну из тренировочных арен, которую строили Элементали земли, наблюдая за работой повстанцев под моросящим дождем.

Атмосфера на острове была мрачной и пропитанной болью, люди, как зомби, переходили с одного рабочего места на другое, глаза покраснели от недосыпания и потери слез, лица исхудали, словно из их центра вырезали что-то жизненно важное. Я был ими, а они были мной. Нас невозможно было отличить друг от друга. Мы должны были стать счастливчиками, теми, кто выжил и выстоял в бою. Но меня не покидало ощущение, что мертвым повезло больше, чем нам. Быть оставленным позади, в то время как члены наших семей и друзья ушли из жизни навсегда, было бесконечным проклятием непостижимой боли.

— Ксавье? — мягко сказала София, усевшись на сиденье у окна рядом со мной и притянув колени к груди.

Я чувствовал на себе ее взгляд, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на нее, мой разум снова зацепился за набегающие капли дождя. Та, которую я выбрал, даже не достигла низа, унесенная ветром, в то время как другая плавно скользила вниз, чтобы закрепить свою победу. Еще один проигрыш. Прикинь.

— Тайлер придумал способ принимать сигнал на свой Атлас, чтобы получать новости извне, — сказала София, продолжая, как будто я слушал ее с восторгом.

— Я призрак, — возбужденно воскликнул Тайлер с кровати в другом конце комнаты. — Я могу видеть все на свете, но никто не может видеть меня. Из Академии Зодиака доносится всякая чушь. Там есть студенты, которые сопротивляются!

— Это здорово, — сказал я, мой голос был лишен эмоций, хотя я действительно был рад, что ему удалось сохранить «Ежедневную Солярию» после битвы. Народ королевства сейчас как никогда нуждался в том, чтобы знать правду.

София придвинулась ближе, ее пальцы коснулись моих, пытаясь привлечь мое внимание.

— Могу ли я что-нибудь сделать? — прошептала она, и мое сердце сжалось.

Я был засранцем. Я почти ничего не мог ей дать, только самые скудные намеки на привязанность. Я хотел, но в то же время не хотел. Потому что казалось неправильным позволять себе чувствовать что-либо, кроме агонии моей потери. Я не хотел так проявлять неуважение к маме, Дариусу или Хэмишу. Они заслуживали того, чтобы люди сидели и страдали из-за их смерти, а не двигались дальше и не вели себя так, будто мир может счастливо продолжать вращаться без них. Даже если это возможно, я не хотел этого.

Каждый раз, когда я потакал поцелуям или слишком долго обнимал Софию и Тайлера, меня мучило чувство вины, потому что эти вещи заставляли меня чувствовать себя лучше. А я не имел права чувствовать себя лучше. Я не хотел снова улыбаться, потому что улыбка означала, что мне больше не грустно, а я должен страдать как можно дольше и как можно сильнее. Хотя я был уверен, что никакая скорбь никогда не восстановит равновесие мира. Они не вернутся, и у меня было ужасное чувство, что я тоже не вернусь.

— Нет. — Я вспомнил, что нужно ответить Софии, не зная, как долго я оставлял этот вопрос в подвешенном состоянии, только то, что я проиграл еще три гонки дождевых капель по окну.

София тихонько заскулила, в этом звуке слышалась боль, и она подалась вперед, положив голову мне на плечо. От нее так сладко пахло яблоками и сахарным тростником, а когда она подняла на меня глаза, я увидел, что по ее щекам катятся слезы, и в них сверкают розовые блестки.

Ее боль заставила мои мысли обостриться, и я выплыл из глубин своего ступора, протянув руку, чтобы вытереть ее слезы большим пальцем.