Страдания и Звёздный свет

Ледяной гроб, в котором лежал мой отец, сверкал, как росинки Нор, прекрасный и разрушительный одновременно. Все это разлетелось в моем зрении, превратившись в тысячу мерцающих светлячков в моих глазах, а слезы наворачивались и начинали стекать по моим щекам, как две нескончаемые реки.

Я моргнула, как бабочка, и все снова стало ясно: холодная хватка горя вцепилась в мое сердце и сжимала его со всей силой когтя Дракона, намотанного на него.

— Мне очень жаль, Джеральдина, — сказала Тори, ее голос был пустой урной.

Рядом с папой в хрустальном склепе лежала милая, прекрасная леди Каталина, такая же изысканная в смерти, какой она была при жизни. Там они покоились, тихие, молчаливые, навеки оставшиеся на этом плане. За ними, в глубоком и безвременном сне, покоилась дорогая любовь моей королевы Тори, ее свирепый и доблестный мужчина, которого привел к вратам звезд его чудовищная плоть и кровь. Ее возлюбленный Драгун, Дариус.

Они ушли за Завесу, куда ни мужчина, ни женщина никогда в жизни не ступали. Ушли.

Мое сердце увяло, кровоточа и вечно оплакивая их всех. Мой дорогой папа с его мужеством и надеждой, с его добрыми словами — все это потеряно на ветру, остались лишь воспоминания, которые я буду ловить, как мотыльков, хранить в банках, чтобы всегда ценить и защищать.

Я думала, что потеря мамы станет для меня концом. Горе похоже на смерть, и я была уверена, что последую за ней в небытие, когда она ушла из этого мира, ее огонь был задут дыханием небес.

Но папа держал меня за руку и был рядом так, как может только родитель. С храбростью, превосходящей все океаны мира, и с нежностью, которая облегчала мою боль и омывала мою больную душу расплавленной любовью. Он был рядом со мной в самое тяжелое время моей жизни, но теперь здесь не было никого, кроме меня, когда я снова оказалась на берегу утраты, когда прилив отступил и последние прощания омыли мои ноги.

Я, Джеральдина Гунделлифус Габолия Гандестрия Грас, осталась одна, и мне казалось, что я нахожусь на вращающемся компасе, без направления, а истинный север бросил меня в хаос кружащейся иглы. Куда же мне идти дальше?

Я подошла ближе, шаркая ногами и нерешительно двигаясь, чтобы иметь возможность посмотреть на его лицо. Оно было неподвижно, и когти в моей груди слегка разжались при виде покоя, застывшего на его чертах. Да, смерть, похоже, была добра, нежно притянув его в свои объятия. Он не сопротивлялся, я видела это, и я была рада обнаружить, что он добровольно пошел в объятия звезд. Он был невредим, если не считать глубокой колотой раны на груди, которая, несомненно, означала его конец.

Красавица, которой была Каталина, отражала его спокойствие, порез на ее горле был знаком ее собственной смерти, и, если я не ошибаюсь, их руки, казалось, тянулись друг к другу, словно даже сейчас они желали соединиться, чтобы никогда не расставаться. Я с легкостью исполнила их желание, отступив назад, чтобы сотворить свою магию и позволить своему водному Элементу взять верх, когда я соединил их гроб в одно целое, их руки скользнули друг к другу.

Резкий вдох раздался у меня за спиной, и я повернулась, в горле встал комок, твердый, как водоросль, когда я встретилась взглядом с бедным, дорогим Ксавье. Он был бледен лицом, все еще слаб от нанесенных ему ран, но, похоже, противоядие Василиска сделало свое дело. Со временем он исцелится, но не от этого горя. Это, как я знала, никогда не пройдет.

— Ксавье, я… — начала Тори, но слова подвели ее. Подвели всех нас, правда.

Слезы продолжали бежать по моим щекам ровными ручьями, и я позволила им стекать, как они того желали, зная, что держать их в себе — все равно что болтать со смертоносным данзердилом северных рек. Если держать горе в себе, оно будет кипеть, бурлить и плеваться, пока не вырвется наружу, поэтому лучше дать ему вырваться наружу и встретиться с ним лицом к лицу. Боль должна была быть прочувствована, как и все эмоции. И как всегда говорил мой папа: «Мы должны чувствовать плохое так глубоко, как море, потому что тогда мы сможем почувствовать радость так же высоко, как луна».

— Ксавье, я очень сожалею о твоей утрате. Твоя мать была звездой, сошедшей с небес, пришедшей, чтобы светить нам, она была так дорога нам всем, мне, моему отцу. Ее след в Норе никогда не будет забыт, и мне, как и всем пилигримам Юнетида, выпала честь знать ее. Что касается Дариуса… — я подавилась этим именем, отчаянный всхлип вырвался из меня и перешел в рыдание.

Ксавье сломался передо мной: в один момент — дом, в следующий — руины. Пошатываясь, он подошел к замерзшей могиле своего брата, встал над ней и тихо заплакал, прижавшись ко льду.

— Это моя вина, — прохрипел он. — Он увел нашего отца от меня. Я должен был убить этого ублюдка до того, как это могло случиться.