Страх

— Значит, во втором круге, — предположила Люси.

— Да. Я думаю, что второй круг — это пространство более умных существ, способных организовать преступление большого масштаба. Вредить обществу, пользуясь его слабостями. Нападать не на отдельных людей, но находить слабые места системы, чтобы разрушить ее основы. Быть может, ответственные за ужасы, которые произошли в России несколько месяцев назад, входили в этот круг, а значит тем или иным образом были связаны с Кальдероном.

Молодая женщина в пижаме подошла стрельнуть у них сигаретку. Николя отдал ей остаток пачки. Она поблагодарила и отошла покурить в сторонку.

— Вряд ли я оказал ей услугу, — бросил он с досадой.

Люси поразмыслила над тем, что он им рассказал.

— Допустим, что это правда. В таком случае мы добрались только до второго уровня. Выходит… есть что-то еще?

Он кивнул:

— Я не перестаю думать о том, что происходило в Албании, Испании, Аргентине. И даже в России. Об этих чудовищных механизмах, которые возникают в бурные периоды истории разных стран, однако продолжают существовать и по их окончании — разными способами, но всегда не менее ужасными. Похищение младенцев, торговля человеческими органами… А потом ответственные за это бесследно исчезают, чтобы продолжать свою гнусную деятельность в другом месте. И всякий раз за всем этим кто-то стоит. Те, кто думает, те, кто имеет власть, наблюдатели, способные свести таких людей, как два аргентинских хирурга. Харон-Бельграно убил Кальдерона, прежде чем покончить с собой, чтобы не дать ни ему, ни себе заговорить. Чтобы не оставлять следов. И значит, да, вероятно, за всем этим есть что-то большее. Что-то, что блуждает в глубинах, в безднах. И у меня впечатление, что Харон это знал. Что он действовал лишь по чьему-то наущению, по воле более сильного существа.

Николя глубоко вздохнул.

— Он тебе сказал еще что-нибудь? — спросил Шарко. — Упомянул какие-нибудь подробности, которые помогли бы нам видеть яснее?

Николя вспомнил о последних словах Харона и вздрогнул:

— Он говорил о существовании какого-то Черного Чертога, которого не смог достичь. Еще о Великом Плане. И сказал, что, когда Человек в черном приступит к его осуществлению, никто не сможет ему помешать…

— Человек в черном… — повторил Шарко. — Мне о нем говорил Фулон. Потом аргентинский журналист Гомес. По словам Фулона, этот тип — из первого круга. Он что-то вроде… великого организатора.

Николя подумал вслух:

— Сегодня торговля человеческими органами, но чем это обернется завтра? Если этот Человек в черном и в самом деле существует, то что он нам готовит? Мы, сыщики, вроде белок, бегущих в колесе. Время от времени останавливаемся, находим крохотное зернышко, проглатываем и бежим себе дальше. Но в итоге не продвигаемся вперед ни на сантиметр, а зернышек перед нами, похоже, меньше не становится.

Он встал со скамьи и надел солнцезащитные очки, что омрачило пейзаж.

Шарко кивнул на цветы, которые держала Люси, и сказал, вставая:

— Зато на развороченных полях сражений вырастают самые красивые цветы. Надо хранить надежду в нашем мире.

— И это говоришь ты?

— Да, я. Но мне понадобилось больше двадцати пяти лет службы в уголовке, чтобы наконец принять это. Нами движет надежда. Без нее мы ничто.

Они направились к больнице. Когда сыщики скрылись в вестибюле, по адресу: набережная Орфевр, дом 36, на имя Николя Белланже прибыло письмо без указания отправителя.

Служащий положил послание ему на стол, закрыл за собой дверь и исчез.