Страх

Как легко понять, он был частым гостем нашего дома с тех пор, как я себя помню. Пожалуй, он даже имел претензию заменить мне отца. Это, однако, вышло у него дурно: мне едва исполнилось 8 лет, как он – верно, не сдержав себя, – однажды вечером овладел мною. Теперь мне известны его мучения, он чуть не наложил на себя руки тогда – удивительно: в том, что касается меня, его поступок остался совсем безвреден… Я даже мало что поняла, хотя помню смутное удовольствие и мое изумление, когда наслаждение перешло вдруг в боль. Потом он ни разу не вздумал повторить то, что сделал, стал избегать меня, чего я тоже не могла понять, и это была действительная потеря, в отличие от так называемой чести, которой он меня почти случайно лишил. К счастью, однако, это отчуждение было временным – должно быть, из-за матери. Ей-то он ничего не сказал, а следственно, должен был являться хотя бы к ней. Это его ободрило. Я же была в восторге. Вместе с Ч*** ко мне вернулись опять коробочки с пастилой, похожей на разноцветные мелки, – он имел привычку мне их дарить, – а также и его истории, которые он не только писал, но и рассказывал мне вместо сказок. Тут бы, собственно, мой личный опыт и исчерпался, когда б не одно деревенское приключение, года три спустя, предпринятое, правда, уже по моей воле. Произошло это так. Лишь я подросла, мать взяла за правило отсылать меня летом к своей тетке в деревню. Причиной, я думаю, был ее эгоизм, то есть удовольствие отдохнуть от ребенка. Тетку она терпеть не могла, тем более та была очень скромной родней и уж никак не обещала сделать честь фамилии. Она была почти сумасшедшей, так что еще вопрос, кто из нас двоих присматривал за кем. Я до сих пор изумляюсь, как она вела свое хозяйство. Не удивительно, что она не покусилась на мамину дачу, большой, хотя ветхий дом, стоявший рядом в саду. Впрочем, такие вопросы ее совсем не интересовали. Зато в чем она могла перещеголять всех, так это в своих лесных экспедициях. Меня она всегда брала с собой. Жизнь у нее была для меня раздольем. Я никогда не видела более доброго существа, чем она. Со мной к тому же она болтала без умолку, а кроме Ч***, никто не обращал на меня так много внимания. Она верила в заговоры, во всякую чертовщину, она вообще во все верила, а тот единственный раз, когда сама приехала в Киев, провела в церкви (почему-то католической): я тоже была там с нею. Она научила меня одному колдовству. «Если, – сказала она, – тебе кто-то нужен, сожги травку и кинь через плечо». И дала при этом мешочек с какой-то высушенной травой. Я тогда училась уж в школе, и мы с подружками много раз проверяли действие этой силы. Действительно, случалось так, что загаданные нами знакомцы вскоре же появлялись. Мне наконец стало занятно, что выйдет, если сжечь траву там, где не может никто оказаться. Это я и сделала в деревне, ночью, разведя, как помню, целый костер. Итог получился занятный: тотчас на речке показалась лодка, а в ней мальчик, мне смутно знакомый. Кажется, он был мне родня; коль верить моей бабке, полдеревни мне было родней – что, впрочем, вполне вероятно. Звали его К***. В тот год мы часто виделись, а потом, в одну грустную ночь, я отдалась ему, о чем и теперь жалею.

IV