Страх и его слуга

Если бы я лгала, то все, что я говорю, выглядело бы совершенно логично, непротиворечиво. Если бы я лгала, я бы заранее придумала, что именно буду лгать, и представила бы вам безукоризненную историю. Если бы я лгала, то соблюдала бы правила логики Аристотеля. А так, из-за того, что я говорю вам правду, я ни о чем таком не думаю, и потому вкрадываются ошибки. Правда всегда движется петляющей тропинкой, она бессмысленна. Когда мы говорим правду, то не обращаем внимания на логику, потому что опора правды – она сама, а не Аристотель. Только ложь живет по правилам умозаключений.

Простите, я вас не слышу.

Что было дальше?

Дальше мы сели за накрытый стол. Нас было семеро. Вука Исаковича с нами не было. И я сейчас подумала, что, кажется, до следующего утра я его вообще не видела. А он был приставлен к нам для защиты.

Я накинула на себя любимый пурпурный плащ, потому что сидеть под открытым небом было довольно холодно. Сначала нам подали жасминовый чай. В то время я клала в чай много сахара. Но стоило мне взяться за ложечку, как Шметау, сидевший рядом со мной, схватил меня за руку, отчего сахар просыпался на стол. Он извинился, но я поняла, что это не случайность. И я не ошиблась, потому что, когда я набрала ложечку сахара во второй раз, Шметау меня толкнул, и я снова его просыпала, и он снова извинился. А потом помешал и третьей попытке положить сахар в чай, после чего мне пришлось прямо спросить его, что все это значит.

– В жасминовый чай сахар не кладут, – ответил он.

– Неужели вы не могли просто сказать это?

– Если бы я это просто сказал, вы бы меня, конечно, выслушали, но потом тут же забыли бы об этом, а так вы наверняка запомните мое дикое поведение, а вместе с ним и то, что не надо класть в чай сахар.

– А что, если я, именно из-за дикости вашего поведения, все время буду умышленно поступать не так, как вы мне посоветовали, не сказав ни единого слова?

– Вы достаточно разумная женщина и, следовательно, знаете, что поступающий назло не вредит никому, кроме самого себя.

– Чему я должна быть благодарна за перемену вашего отношения ко мне? Ведь только что вы обвиняли меня в убийстве вашего друга графа Виттгенау.

– Я?! Я просто разговаривал с вами, как с родственной душой. С кем мне еще поговорить? Достаточно посмотреть хотя бы на эту немногочисленную, но избранную компанию кретинов. На этого венского графа, которого никто никогда раньше не видел, а свой титул он, говорят, получил в заокеанских колониях, как будто там что-нибудь когда-нибудь происходит. Да к тому же он у меня украл книгу маршала Вобана.

– Я думала, вы перестали читать книги.

– Откуда вам это известно?

– Знаете, как говорят, плохие вести разносятся далеко, – сказала я и улыбнулась как можно любезнее.

Подали суп.

– Это китайский суп с лапшой, – сказал Шметау. В полной тишине мы съели суп, не знаю, почему, но никто не проронил ни слова.

Потом пришла очередь острой стручковой фасоли со специями, молчание продолжалось. И лишь когда слуги принесли главное блюдо, Шметау проговорил:

– Это утка с «пятью специями» и блинчиками. Готовят ее следующим образом: кладут утку в куриный бульон, дожидаются, когда он закипит, а потом добавляют соевый соус, сахар, соль, имбирь и анис. Нужно сделать самый маленький огонь, накрыть посуду крышкой и варить столько же, сколько продолжается «Много шума из ничего» в хорошем театре.

– Но если вы перестали читать, то почему вам небезразлично, что фон Хаусбург украл вашу книгу?

– Я перестал читать прозу и поэзию, но я по-прежнему покупаю и изучаю специальную литературу. Снимите утку с огня, извлеките из бульона и устраните с нее влагу. Затем обмажьте внутри и снаружи смесью «пять специй» с хорошо посоленной черной фасолью и вином. Обваляйте утку в смеси кукурузной и пшеничной муки. Оставьте ее так на время, необходимое, чтобы сыграть акт тяжелой драмы, ни в коем случае не комедии. Потом обжарьте утку в горячем растительном масле, пока она не потемнеет, после окончания жарки устраните жир бумажными полотенцами. Потом возьмите блинчики, обязательно мандаринские, заверните их в мокрое полотенце и держите над паром столько, сколько требуется для монолога Гамлета во втором акте. В конце…

– Почему вы больше не читаете прозу и поэзию?