На наше счастье, рукав больше не разветвлялся. Он был несколько уже первого, по которому мы шли сначала, и это меня беспокоило. Человеку по опыту известно, что менее важные дороги и во всем остальном меньше. Кроме того, и отсутствие разветвлений почти несомненно указывало на маловажность этого канала, точно так же, как это бывает в жизни: плохой жизненный путь отличается тем, что после первоначального ошибочного выбора больше не бывает колебаний в принятии решений. Все выглядит легким. Но я ничего не сказала, шла молча, как и все остальные.
И когда я увидела свет, впервые после того, как мы вошли в тоннель, я заранее знала, что это свет дня над каким-нибудь селом, а не над крепостью. Да, село действительно было, но день катился к концу, приближалась ночь. Тем не менее мы выбрались наружу очень довольные, что можем распрямиться и вытянуть ноги. Все то и дело потягивались, я даже легла на траву, чтобы расслабить все косточки. Но было холодно, хотелось есть, вот тогда я в первый раз почувствовала, что такое голод.
Новак пошел посмотреть, куда мы попали, и, вернувшись, сообщил, что, скорее всего, это Большой Мокрый Луг и что нам следует как можно скорее вернуться в водопровод, потому что вот-вот совсем стемнеет.
– Можно подумать, что это сооружение защитит нас от вампиров, – опять взбунтовался фон Хаусбург, а потом воскликнул: – Вода!
– Что – вода? – спросили мы.
– Вода! Вампиров привлекает вода. Они собираются возле воды. На водяной мельнице. Разве нет? Снаружи мы в большей безопасности.
– Этот водопровод ведет в город. В город вампиры входить не смеют. Это мы знаем. Если бы они были в водопроводе, то давным-давно проникли бы и в город, – ответил ему Новак.
Фон Хаусбург не нашелся, что возразить, и только иронично бросил:
– Может, они, как и мы, заблудились.
Разговор нас не вел никуда, поэтому я повернулась и шагнула в тоннель. Сделав несколько шагов, я услышала за спиной чье-то шлепанье. И предположила, что за мной последовал Новак. Тут раздался крик. А за криком слово «Боже!». Я обернулась, Новак уже выскочил наружу. Когда я снова выбралась из тоннеля, то увидела фон Хаусбурга, он стоял, наклонившись, и рассматривал что-то внизу. Я тут же подошла к нему. И только теперь поняла, что мы находимся на каменистом обрыве. Внизу на дне ущелья лежал плашмя, раскинув руки, рыжеволосый. Парик валялся рядом в большой луже крови.
– Мы и не заметили, что рядом пропасть, – сказал взволнованно фон Хаусбург, – рыжий поскользнулся и упал. Я не успел его схватить.
– Боже! – вырвалось у меня.
– Это же сказал и я, – проговорил фон Хаусбург.
– Нам нужно идти дальше, – сообщила я свое решение, – ему мы ничем помочь не можем.
И вернулась в тоннель. За мной вошли Новак и фон Хаусбург.
Я вернулся в хибару, но все время чувствовал, что меня ждет очень длинная ночь. Новак спал спокойно, храпел, новый рыжеволосый ворочался. Если вампиры действительно явятся, он их наверняка услышит. Не знаю, почему, но в четырех стенах я боялся их меньше, словно стены могли служить от них защитой. Правда, я не забыл, что Радецкий стал жертвой именно в помещении. Но то была водяная мельница, а это все-таки какая-никакая хибарка. А кроме того, может, они уже угомонились, все-таки в их распоряжении теперь была гора покойников, которых они могли превратить в вампиров, зачем утруждать себя возней с живыми. Я попытался заснуть, но сон бежал от меня. В какой-то момент я почувствовал, что засыпаю, что вот-вот засну, что я в таком состоянии, когда не понимаешь, откуда доносятся звуки и свет, то ли из тебя самого, то есть из сна, то ли извне, то есть из яви. Но тут же глаза мои снова раскрылись, и я продолжал лежать, уставившись в темноту, бодрый более, чем когда бы то ни было, злой и уставший. Когда так вдруг очнешься от полусна, потом никак не заснуть. Я лежал на какой-то подстилке, прямо на неровном земляном полу, и все мне мешало. Я приподнялся. Совсем вставать я не хотел, думал сесть и опереться спиной о стену.
И тут я увидел его. Сначала я подумал, что это вампир. Но он спокойно сидел по-турецки и с изумлением смотрел на меня. Как будто вампир – я.
В голове пронеслось, что нужно вскочить и броситься наружу, но там меня могли поджидать его дружки, Исакович и блондин, которые, возможно, уже успели перейти на его сторону. Я не шевельнулся. А он, вытаращив глаза, продолжал пялиться на меня.
Наконец он заговорил, но не открывая рта, и я слышал его, хотя ничего не было слышно:
– Значит, ты существуешь?
– Не только существую, но я и очень, очень могуществен, – сказал я тихо, надеясь, насколько это возможно, помочь своему положению хотя бы словами.
– Я был уверен, что ты призрак, но теперь знаю, что нет. – Может быть, эти слова были только во мне самом, потому что старик молчал, он даже не шевелил губами, чтобы я обманулся и решил, что он владеет приемом чревовещания.
– Просто не знаю, лучше это или хуже для тебя, – произнес я довольно неопределенно, чтобы и дальше сохранять преимущество.