Страх и трепет. Токийская невеста

Чтобы объяснить ей свое состояние, я рассказала ей о синдроме картофельного пюре, который сковывал мою руку. Я надеялась вызвать у нее сочувствие.

Но в ответ на мои откровения в ее прекрасных глазах я прочитала: «Я так и думала: она просто слабоумная, и ничего больше».

Месяц подходил к концу, а работы все не убывало.

– Вы действительно не симулируете? – спросила меня Фубуки.

– Ну конечно же нет.

– И много таких… людей, как вы, в вашей стране?

Я была первой бельгийкой, с которой ей довелось встретиться. Внезапный приступ национальной гордости побудил меня ответить чистую правду:

– Ни один бельгиец не похож на меня.

– Это звучит утешительно.

Я засмеялась.

– Что тут смешного?

– Фубуки, неужели вам никогда не объясняли, что неблагородно обижать умственно отсталых людей?

– Объясняли. Но меня не предупредили, что такой человек окажется среди моих подчиненных.

Меня это развеселило еще больше.

– Не понимаю, что тут смешного.

– А это одно из проявлений моего слабоумия.

– Концентрируйтесь лучше на работе.

Когда наступило двадцать восьмое число, я сказала:

– С вашего разрешения я останусь здесь на ночь.

– Ваш мозг лучше работает по ночам?

– Будем надеяться, что это так. Может быть, в более трудных условиях он наконец мобилизуется.

Она не возражала. Когда подходили сроки, сотрудники отдела нередко работали по ночам.

– Думаете, одной ночи вам хватит?

– Нет, конечно. Буду ночевать здесь до тридцать первого.

Я показала ей свой рюкзак:

– Я захватила с собой все самое необходимое.

Когда я в полном одиночестве осталась в компании «Юмимото», меня охватило счастливое опьянение. Но оно быстро улетучилось, как только я обнаружила, что ночью мой мозг функционирует совсем не лучше, чем днем. Я рьяно взялась за работу, но мое рвение не принесло никаких результатов.

В четыре утра я пошла в туалет, чтобы наскоро умыться и переодеться. Затем выпила крепкого чая и села за свой стол. В семь утра появились первые сотрудники. Фубуки пришла на час позже. Она взглянула на ящик, куда я должна была складывать уже проверенные счета, и убедилась, что он по-прежнему пуст. Она покачала головой.

Я провела еще одну бессонную ночь на рабочем месте. Однако и она ничего не изменила. В голове был сплошной туман, но я вовсе не впала в отчаяние. Напротив, я чувствовала необъяснимый прилив оптимизма и даже несколько осмелела. Поэтому, не прерывая бухгалтерских операций, я заводила со своей начальницей разговоры, не имеющие никакого отношения к работе.

– Ваше имя, означающее «снежная буря», подразумевает снег. А мое имя в японской транскрипции означает «дождь». В этом есть что-то символическое. Мы с вами так же непохожи друг на друга, как снег и дождь. Но при этом мы состоим из одного и того же вещества.

– Неужели вы полагаете, что между вами и мной может быть хоть что-то общее?

В ответ я лишь смеялась. От бессонницы на меня напала странная смешливость. И приступы усталости и даже отчаяния временами сменяла необъяснимая веселость.

Я, как Данаиды, тщетно пыталась наполнить бездонную бочку цифрами, неумолимо утекавшими из моей дырявой головы. Я была Сизифом бухгалтерского дела и подобно мифическому герою не поддавалась отчаянию, берясь в сотый, в тысячный раз за непосильные подсчеты. Между прочим, отмечу свой поистине уникальный дар: я ошибалась тысячу раз, и это было бы мучительно, как надоевший мотив, но всякий раз я ошибалась по-новому и получала тысячу разных ответов. Ну, разве это не гениально?

Время от времени, в промежутке между очередным сложением и вычитанием, я поднимала голову, чтобы полюбоваться женщиной, которая обрекла меня на эту пытку. Ее красота завораживала меня. Мне лишь не нравились ее неизменно строгая прическа и ровно подстриженные полудлинные волосы, которые означали: «Я – executive woman».[2]

Я придумала чудесную игру: мне нравилось мысленно лохматить ей волосы. Я отпускала на свободу эту роскошную, черную как смоль шевелюру. Воображая, что запускаю в нее пальцы, я придавала ей очаровательную небрежность. Иногда я чересчур увлекалась и приводила волосы Фубуки в такой беспорядок, словно она только что пробудилась после ночи безумной любви. Растрепанная, она выглядела просто божественно.

Однажды Фубуки прервала меня вопросом в ту минуту, когда я в воображении как раз предавалась парикмахерскому искусству:

– Почему вы на меня так смотрите?

– Я думала о том, что «волосы» и «бог» по-японски звучат совершенно одинаково.

– Не забывайте, что и бумага звучит точно так же. Займитесь-ка лучше бумагами.

С каждым часом мое умопомрачение возрастало. Я уже совсем не соображала, что можно, а чего нельзя говорить. Когда я пыталась найти курс шведской кроны на двадцатое февраля 1990 года, мой рот вдруг заговорил против моей воли:

– Кем вы хотели стать, когда были маленькой?

– Чемпионкой по стрельбе из лука.

– Как бы вам это подошло!

Не дождавшись от Фубуки встречного вопроса, я все равно решила рассказать о себе: