Страх. Как одна эмоция объединяет

На протяжении большей части времени до полуночи было что-то вроде бала. У всех – отличное настроение. Телевизоры в казино передали, что в Австралии уже наступил 2000 год и мир не сошел со своей оси. Ни компьютерных кризисов, ни прогнозируемых сбоев в городских энергетических системах. Все, кого мы встречали, были очень возбуждены. Люди покупали друг другу напитки, делали групповые фотографии (тогда еще пользовались «мыльницами», а не телефонами, как сейчас) и вообще проявляли редкостное дружелюбие.

Но по мере того как вечер набирал обороты, наши блестки стали опадать, а поведение людей – портиться. Мужчины начали распускать руки. Сперва это выглядело невинно – кто-то, как могло показаться, случайно дотрагивался до твоей руки. Но градус возрастал, и вот уже стали хватать за грудь и пятую точку. На мне были кожаные штаны, в отличие от моих подруг в платьях, так что мне удалось избежать части унижения, но мои бедные ягодицы здорово пострадали.

Честно говоря, в начале вечера это нам казалось смешным. Мы, как все, выпивали, и нам вскружило голову. Стрип был залит ярким светом и окружен полицейскими, вокруг полно других мужчин и женщин – мне и в голову не приходило, что может случиться что-то более ужасное, чем просто лапанье задницы.

А потом я увидела смерть.

Молодой парень. Возможно, ему хотелось окинуть взглядом весь Стрип, возможно, он хотел впечатлить своих друзей, а может, просто напился. Неважно, какой была причина, но он взобрался по металлическому столбу светофора, коснулся рукой проводов, находившихся под напряжением, и упал на тротуар. Даже если бы его не убило током, он бы умер от падения. После я прочитала, что он ударился головой. В ту ночь я лишь видела человека на столбе, а затем, через секунду, его падение и замершую толпу. «Погиб мужчина, погиб мужчина», – понеслось по площади. Мы еще не знали, было ли это правдой, но в оттенках той ночи появилось что-то зловещее.

Лапанье стало бесить, алкоголь испарялся, я устала, из-за тесных сапог все ноги были в мозолях. Помню, что я бормотала себе под нос, пока ковыляла: «Если еще хоть один придурок схватит меня за задницу…» Я даже не успела закончить фразу, как это произошло.

Я развернулась и посмотрела на парня. Он с гордостью усмехнулся – мускулистый тип с широким лицом, зализанными и намазанными гелем светлыми волосами. А еще он был низеньким, его по-идиотски ухмыляющееся лицо было почти на одном уровне с моим. Я не знаю, повлияла ли его ухмылка, или гель, или то, что это был последний раз, когда я могла стерпеть, но я дала ему пощечину. Довольно увесистую.

Его ухмылочка дрогнула, сменилась раздражением, и еще до того, как я сумела осознать или уклониться, его кулак полетел в меня и с жестокой силой врезался в лицо. Мир плыл и тускнел, по мере того как моя голова запрокидывалась назад; я врезалась в бетон, кровь хлынула из сломанного носа. Вокруг меня тут же собралась перешептывающаяся толпа. Я была ошеломлена и к тому же смутно видела: удар выбил из моего глаза одну из контактных линз. Моя подруга Хизер бросилась ко мне. Она прижала меня к себе, и кровь из носа испачкала ее одежду.

Пока Хизер помогала мне встать, к нам подошли двое полицейских. Между ними был мужчина, которого они тащили, – человека, чье лицо, охваченное паникой, я никогда не видела. Они трясли его за плечи.

– Это он? – прокричал один из них. – Это он ударил вас?

Футболка парня была не того цвета. Он был слишком высоким. Это не мог быть он, никаким образом.

Я потрясла головой:

– Нет, не он.

Они отпустили парня, и он пропал в толпе. Нападавший, понятно, сделал то же самое, причем сразу. Найти его в этом бушующем море людей было невозможно.

Мы уже собирались уходить, когда я почувствовала похлопывание по плечу. Рядом со мной стояла женщина с пылающими глазами. От нее пахло пивом. Она наклонилась ко мне и проговорила низким и довольным голосом:

– Я не уверена, знаете ли вы, что произошло. Куча парней увидели, как этот урод вас ударил. Они пошли за ним. Теперь он просто грязное пятно на тротуаре.

***

Вся эта ситуация заставила меня мучиться. Я даже склонялась к тому, чтобы признать, что мне все это приснилось, если бы не черные синяки, распустившиеся на моем лице, и тот факт, что мой нос был изогнут и был в три раза больше своего нормального состояния.

По многим причинам я могу считать свою жизнь счастливой. В интеллектуальном плане я сознавала, что был совершен акт насилия. Мой родной город Такома был криминогенным в восьмидесятые – девяностые годы, и в местных новостях постоянно передавали о стрельбе, поножовщине и грабежах. Более того, в городе в те годы орудовал не один серийный убийца. Но мне лично никто никогда не наносил серьезного вреда. Поэт Джон Китс говорил правильно: «Ничто никогда не станет реальным, пока не будет пережито». Действительно, невозможно найти чего-то, что в точности бы воссоздавало ощущение удара по лицу, чтобы осознать в глубине себя: в мире есть люди, которые могут реально навредить незнакомцу ради своих жестоких целей.