Когда дверь кабинета открылась, она с ужасом подумала: «Я закрыла ящик?» Она честно не могла вспомнить — чтение дневника и его содержание стерли ее разум настолько, что превратили его в чистый лист. Зашуршали бумаги. Тошнота Вэл нарастала. Она не слышала, как Гэвин открывал ящик.
«О боже, тогда он знает. Он знает, что я знаю. И он убьет меня, чтобы сохранить свою тайну… Нет, не убьет. По крайней мере, не сразу. — Образы из альбома затопили ее голову. – Хуже».
— Я знаю, что ты рядом, Вэл.
Она уставилась на шкаф в его спальне.
— У тебя есть кое-что, принадлежащее мне.
Он играл с ней, как кошка с мышью. Наслаждаясь ее ужасом, купаясь в нем. Что ж, она не собирается ждать, пока он найдет ее как в какой-нибудь кошмарной игре в прятки. Она бросилась к шкафу и едва успела закрыть за собой дверь, как дверь кабинета распахнулась.
Что-то зазвенело у нее за спиной, когда она пробиралась к задней стенке. Приглушенный вакуум в шкафу усилил звук, превратив его в поразительный гонг. Она машинально потянулась, чтобы успокоить его, и резко вдохнула, когда поняла, что держит. Наручники. Металлические наручники.
Вэл ударилась спиной о стену, и одно из пальто упало на нее, обдав сандаловым ароматом лосьона после бритья или геля для душа, которые он так любил. Под пальто она замерла, дрожа и прижимая дневник к груди. Гэвин совершенно безумен.
Дверь шкафа открылась. Одежда была отброшена в сторону, и свет вспыхнул с другой стороны пальто, когда содержимое шкафа было открыто невидимым глазам. Вэл не дышала. Она хотела проверить, убедиться, что все ее тело закрыто, но пошевелиться означало бы смерть.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Она закричала, когда почувствовала, что ее поднимают в воздух вместе с пальто, а затем снова, с новым чувством страха, когда Гэвин сдернул пальто с ее головы, и она поняла, где находится.
— Ты, кажется, заблудилась, — мягко сказал он, хотя в выражении его лица не было ничего мягкого.
Вэл попятилась и подпрыгнула, когда ее спина задела деревянную спинку кровати. Гэвин смотрел на нее долгое, ужасное мгновение, а затем поднял дневник, выпавший из ее онемевших пальцев. Он пролистал страницы со странной улыбкой на лице, прежде чем отбросить книгу. Она упала на пол с глухим стуком, который заставил Вэл снова подпрыгнуть.
— А может быть и нет, — произнес он, наклонив голову в ее сторону, — может быть, ты искала что-то… что-то конкретное.
— Я не…
— Давай не будем играть в игры, Вэл. Мы оба знаем, что ты читала дневник, но ты совсем не подумала о том, что может быть это я захотел, чтобы ты его нашла.
Она напряглась.
— Я его не читала.
— Тогда почему ты так боишься? Я никогда не давал понять, что хочу причинить тебе вред. На самом деле я приложил немало усилий, чтобы произвести прямо противоположное впечатление.
Ей потребовалось мгновение, чтобы заговорить.
— Пожалуйста, не делай мне больно.
— Не смотри на меня так. Это тебе не поможет.
— Я никому не скажу. Просто отпусти меня, и я никому ничего не скажу.
— Знаешь, у тебя такие мягкие губы… и красивый рот. Твой первый поцелуй был действительно очень приятным, хотя тот поцелуй в моей гостиной оказался более запоминающимся. Если у тебя получится еще лучше, я отпущу тебя прямо сейчас.
— И все?
Ей хотелось поверить, но она не верила ни в малейшей степени. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, и опыт подсказывал ее, что предложение Гэвина, скорее всего ловушка.
— А если я откажусь?
— Тебе не понравится, — предупредил он.
Глава 13
Такая простая вещь — поцелуй.
И все же сейчас, для испуганной Вэл, ощущающей все происходящее вокруг слишком болезненно, словно она существо, состоящее исключительно из ободранной кожи и нервных окончаний, поцелуй казался очень большой платой.
Непомерной.
Неужели мужчина, даже одержимый, пойдет на такое ради простого поцелуя? Даже Вэл, при всей своей детской наивности, не могла заставить себя поверить, что отделается только поцелуем, как бы ей этого ни хотелось.
— Ну?
Ее дыхание звучало слишком громко. Никогда еще она так остро не осознавала свою хрупкую смертность. «Ты уже целовала его раньше, — напомнила она себе. — Несколько раз. Он никак не изменился».
Но она да. И теперь Вэл знала его самые сокровенные мысли и обнаружила, к своему ужасу, что ее романтическое представление о нем как о трагически непонятом художнике оказалось именно таким: идеалом, теперь разбитым вдребезги, с реальностью, сверкающей сквозь него, как острые кусочки зеркала, отражающие свет. Гэвин был безжалостен, холоден, и хотел, чтобы она стала похожа на одну из безжизненных бабочек в его коллекции за стеклянным шкафом.
Неодушевленная игрушка.
Собственность.
Пленница.
— Я жду, — напомнил он, глядя на нее сквозь полуприкрытые веки.
Она пришла в сад, ожидая увидеть летние розы, но вместо этого оказалась в зарослях скрученных, колючих, покрытых инеем лиан.
— Всего один поцелуй? — уточнила Вэл, слегка выдохнув, когда он кивнул. — И ты меня отпустишь?
— Несомненно.
Руки Вэл дрожали. Она наклонилась и слабо чмокнула его в губы. На них все еще оставался вкус кофе.
— Ты не стараешься.