Страх полета

И сейчас, в жизненно опасной ситуации, старый капитан рассчитывал на то, что слетанность и большой опыт экипажа освободят его от сложных психологических заморочек, зачастую возникающих среди группы мало знакомых, еще только начинающих присматриваться друг к другу людей, которые вынуждены вместе делать общее дело, да еще в сложной, нервной, аварийной ситуации, на грани катастрофы.

Сейчас заниматься психологией было некогда. Очередной второй пилот, еще не оперившийся, едва только знакомящийся с новым для него видом деятельности, путающийся в кнопках и рычагах незнакомого самолета, не умеющий толком вести связь, до смерти перепуганный, получивший по шее и полностью деморализованный, — мешком сидел в правом кресле, уставившись остекленелым взглядом на разбегающиеся стрелки приборов. Это не помощник. У пацана шок. Эх… летчик… Поддержать бы его теплым словом… да некогда.

В своих старых товарищах Климов был уверен как в самом себе. Это — испытанные, проверенные, надежные воздушные волки. А вот мальчишка…

Мальчишка был плох. Бледное лицо, остановившийся взгляд, белизна костяшек вцепившихся в штурвал рук, — все выдавало крайнюю степень напряжения и страха. Климов опасался, как бы пацан не запаниковал и не сломался от свалившегося внезапного груза ужаса и неизвестности.

Прошло уже немало времени с момента начала развития аварийной ситуации, а второй пилот все не мог прийти в себя. У капитана же все никак не находилось минутки, чтобы как-то подбодрить парня.

24

Отпустив кнопку микрофона и чувствуя, что с плеч хоть на время свалилась тягостная необходимость общения с пассажирами, Климов, наконец, смог уделить теперь внимание второму пилоту.

— Дима! Дима! — старый пилот дотянулся до плеча парня и тряхнул его. — Дима! Димка, мать твою…! Ты что — пассажиром сюда пришел? Покататься? Ну-ка давай, работай, е…!

Надо было вышибать клин клином. Экипаж удивленно воззрился на капитана, который никогда не допускал малейшей грубости по отношению к молодым и требовал того же от экипажа. А тут — по матушке…

— Дима, давай, помогай. Давай, давай, работай! — капитан все тряс и тряс второго пилота; у того голова моталась так, что даже наушники перекосило. — Ты живой или нет? Погляди: мы же летим, и летим нормально! Пожар потушили, управляем худо-бедно! Это разве переделка? Бывало и похлеще. Это тебе — впервой, поэтому так и страшно. — Климов увидел отблеск возвращающегося к парню сознания, и тон его стал отеческим. — Все, хватит переживать. Хватит, сынок. Ты погляди, какие у нас мужики. Они справятся! Мы все вместе — справимся! Только работать надо, дружненько работать.

Димка медленно приходил в себя. Он еще не совсем понимал, чего от него хотят, но встряска пробудила его от душившего кошмара рваных мыслей, из которых главнейшей была одна: «это конец… а как хочется жить!»

Полностью подавленный страхом неминучей смерти мальчишка, можно сказать, волею случая ввязавшийся, влипший в эту историю, — молил бога только об одном: чтобы эти опытные, бывалые дяди спасли его. Зачем, ну зачем он послушался отца и влез в эту авиацию! Сюда должны идти только фанатики, которые… которые… ну, не такие, как он.

Он вдруг остро, кожей ощутил, что летная работа требует от человека какого-то стержня, каких-то особенных качеств, которыми он сам ну явно не обладал. На краю сознания пульсировала смутная мысль: «Большие бабки даром не платят», — но связать ее с нынешним полетом он как-то не мог, и не хотел, и вообще гнал от себя все мысли.

Как же ему только хотелось жить! Ни о чем другом сейчас он не был способен думать. И терпеть этот растянутый, сверлящий ужас он больше уже не мог. Ему хотелось завыть и забиться в какую-нибудь спасительную щель.

— Так… какая у нас скорость? Быстро! — капитан сменил отеческий тон на командный.

— Скорость?

«Скорость… скорость… зачем ему скорость? Господи!»

— Ну! Работай же! Скорость?

— Четы… — Димка судорожно глотнул. — Четыреста… сорок.

— А курс? Курс какой у нас?

— Курс… — Димка шарил глазами по приборной доске. — Курс… триста… триста пять. Триста три… Он повернул голову влево и вполне осмысленно спросил:

— Мы что, разворачиваемся?

— Ну, слава богу. Соображать стал. Давай, помогай. Следи за кренами и курсом. Крен у нас какой?

— Крен… левый, три градуса.

— Вот и следи, и если превысит пять — кричи. Понял? Крены не более пяти градусов. Я на тебя надеюсь. Понял?

— Понял… — Димка все еще никак не мог прийти в себя, но зацепка в мозгу появилась: крены, крены! Следить и докладывать! Крены… Неужели они справятся? Господи, страшно как…

Климов еще раз бросил испытующий взгляд на второго пилота. Лицо у того стало снова розоветь. Ну, слава богу, вроде отошел. Климову больше некогда было заниматься парнишкой, и он переключил внимание на компас. Тревога о том, сможет ли экипаж направить самолет в нужном направлении, все висела в подсознании, и вот теперь можно было проверить давние предположения.