Страх святых

Арамон пробивался сквозь плотную оборону противника с безумным взглядом со стиснутыми зубами, перед ним проплывали разные лица, мелькая и тут же исчезая, как исчезает туман или призраки. Умирали иноверцы, умирали однополчане, умирали одинаково, потому что смерть подобно господу богу ни делала меж ними различий.

Арамон проломил кому-то череп, прямо через шлем, прошиб кому-то солнечное сплетение, а затем он увидел то, что заслонило собой всю остервенелую битву став немного, гораздо важнее её и всего на свете. Силуэт женщины оливаемый за потом солнца так ярко, что заставлял светится её стройную фигуру по всему контуру.

Потом он совсем близко увидел светло-голубые глаза своей жены, она ласково улыбалась ему, ласково и так беззаботно. Рядом с её простым беловато коричневым платье стояли семилетний мальчик и пятилетняя девочка со светлыми как у матери волосами. Она зажала их за руки, а за ними вместо улитой кровью трупами полем битвы расстилалось бескрайнее поле высокой сочной травы. Лучи солнца ярко переливались на ней. Никто из сражавшихся светоносцев не придал значения, что один из них пронзённый сталью меча, упал вниз. Обычное дело на войне. Звон топоров и мечей сменился на треск огня с копотью удушающего дыма к поздним сумеркам. Ночью в Едезе было светлее, чем днём, она полыхала, зализывая свои раны языками горячего пламени. По её улицам носились сотни людей под знамёнами светил устанавливающих свои порядки. Город гудел целую ночь, но с приходом рассвета здесь не стало спокойнее, началось правление инквизиции, не знавшей жалости даже к собственной пастве. К вечеру Едеза пропиталась запахом жареного человеческого мяса, с её святой воли.

– Здравствуй, рад видеть тебя уцелевшим, – пожал руку Анрису, кривоносый приятель.

– Один бог знает, как мне это удалось! – устало прокряхтел усач. – Из наших, кого ещё видел?

– Видел Осагона, правда, ему в бою едва шею не своротили, но всё равно живой.

Ещё пару ребят видел, кроме Белиана, да порезанного, – ответил Леу.

– Я тоже их не встречал. Если к вечеру не объявились, значит того… Пожитки их надо поделить, чтобы не пропадали зря, – сказал брюнет, разводя костёр для жарки говядины.

– Поделим, только поедим, а то жрать хочется, хоть убейся. Вот, так кажется, целую кобылу сейчас бы и съел! – сообщил Леу отправляясь за мясом.

Вскоре под огнём зашипела большая телячья туша, её время от времени поворачивали на вертеле два человека. Ещё пятеро кружком усевшись у костра пили вино.

Смеяться и шутить никому не хотелось, все старались забыть чудовищную бойню пронёсшую сутки назад.

– А я знал, что победа будет за нами, – проговорил один из круга.

– Конечно, а как же иначе? У нас вера истинная, а у проклятых нечестивцев нет.

Потому не помог им Господь, – заметил его сосед.

Все многозначительно закивали головами в знак согласия, потом уставились на проковылявшего мимо в стельку пьяного монаха. Толстяк шатался, с трудом удерживаясь на ногах, а затем из него вылетела громкая протяжная отрыжка.

– А не грех ли святым братьям так напиваться? – удивлёно поинтересовался чудом уцелевший Осагон.

– Не знай, – пробормотал кривоносый пехотинец, увидевший как горе-монах всё-таки свалился на землю.

– Чего заладили, грех не грех? Если уж священники это делают, то значит ничего зазорного да грешного в том нет! – проворчал Анрис, раздавая отрезанные горячие пахнущие дымком куски телятины в миски товарищам.

– Проклятье! Дьявольские козни!!! – послышалась гневная речь пьяного толстяка пытающегося подняться.

– Славно. Теперь настало время для более важных дел, – произнёс усач, когда телячья туша была практически съедена, обтерев жирные пальцы об себя.

– Чего ещё? – не понял его сосед.

– Как чего. Говорил же тебе Белиана со шрамощёким нету! Прибрал их Господь. Надо их барахло поделить, по-быстрому, – ответил Анрис.

– Эх твоя правда дружище, ну пошли, – согласился Леу и семеро светоносцев отправились под шатёр. Там они вскрыли пару нехитрых сундуков с небогатым скарбом умерших, принявшись разбирать бесхозные вещи. Добыча была не велика, особенно из поклажи Арамона, несколько тряпок, походная миска, ложка пара башмаков. Единственное что представляло ценность в том кладе это круглый в форме солнца золотой символ. За ним-то и потянулся сразу Анрис, однако его тут же одёрнул горбоносый здоровяк сослуживец.

– Ты чего? – не понял брюнет.

– Грабли убери, я первый его заметил, он мой, – заявил тот.

– Пока ты свои зенки развязывал, я уже сто раз его обсмотрел. Потому это моё! – проворчал усатый.

– А этого ты не хочешь? – воскликнул обозлённый тип по имени Броже, показав неприличный жест, а затем двое спорщиков тут же выхватил мечи. Они схлестнулись, осыпая друг друга сильными ударами. Анрис наступал, горбоносый громила отбивался, затем резко сделал выпад на противника, усач еле увернулся, упав на стоявшую лавку. Следом за ним в неё вонзилось лезвие меча Броже, оставив огромную зазубрину. Брюнет пнул лавку так, что та едва не сшибла его противника, ударив по ногам. Анрис бросился на Броже, тот на него.