Страх высоты

- Он спросил, зачем я пришла. И мне надо было наконец сказать правду, рассказать об Игоре. Но наш разговор, нервный, недобрый, совсем не расстроил меня. Антон был так непохож на себя. Однако слова его не оскорбляли меня. Я ведь знала, что он не такой, каким хотел казаться.

По-моему, его мучали угрызения совести, чувство страха и вины, они ожесточили Антона, угнетали самолюбие, делали жестоким и злым. Я старалась преодолеть себя, сказать обо всем мягко...

- Антон, наши отношения, близкие отношения, то, что мы считали близким, я вижу, они кончились. Не нужно упрекать друг друга, отравлять злобой прошлое. Я пришла не выяснять отношения. У меня совсем другое... Мне нужно сказать тебе, поговорить... о папиных записях.

- Вот что!

- Да, это так неприятно.

- Щекотливый вопрос?

- Антон! Не обижайся на меня.

- Говори, Инна, прямо.

- Только так, Антон. Скажи, пожалуйста, ты действительно все сделал сам?

- Не понимаю.

- Антон, это необычайно важно. Для меня. Я была уверена, что произошло трагическое совпадение. Ты все сделал сам, а потом оказалось, что отец сделал это раньше. Да?

- Да. Но ты говоришь, была уверена. Разве теперь ты не уверена?

- Нет, я верю тебе.

- Но сомневаешься?

- Если ты скажешь - да, я не буду сомневаться.

- Я говорил это не раз, но ты сомневаешься.

Горячность его прошла. Он даже застегнул воротник.

- Инна, я тебя очень хорошо знаю. Ты не из тех, кто расставляет людям ловушки. Зачем ты опять поднимаешь этот вопрос?

Инна:

- Я просто не могла сказать об Игоре. Мне хотелось одного, чтобы он убедил меня в своей честности, подтвердил то, в чем я не сомневалась до сих пор. И тогда, я верила, мне удастся опровергнуть Игоря, защитить от него Антона. Если бы он доказал мне это, я могла пойти на все, даже обмануть, сказать, что никакой тетради вообще не существовало.

- Т-а-к, - произнес он, растягивая это короткое слово. - Так кончается любовь. Ты жалеешь о том, что сделала?

- Нет, Антон, нет.

- Зачем же этот разговор? Что это - шантаж или просто наивный женский садизм, желание покопаться в моих ранах?

- Нет, Антон. Ты не понимаешь... Я хочу...

- Чего ты хочешь? Чего? Целый час я добиваюсь - чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы у тебя не было неприятностей.

- Каких? Отчего?

- Тетрадь могут увидеть.

- И что из этого?

- Ее могут сравнить с твоим авторефератом.

- Все-таки не веришь! Ну, что ж... Хотел бы я знать одно: остановишься ты на этом или пойдешь дальше?

- Прошу тебя, не нужно оскорблений.

- Не нужно оскорблений? А меня ты можешь оскорблять своими предположениями!

- Антон, я говорю очень серьезно. Для тебя это даже важнее, чем для меня.

- А я не желаю обсуждать все это.

- Но я вынуждена, Антон.

- Значит, шантаж?

- Как ты говоришь со мной сегодня! Ужасно!

- То, что делаешь ты, - подло!

- Что я сделала?

- Не знаешь? Хорошо, я разъясню. Ты пришла ко мне в лучший день моей жизни, о котором я столько мечтал...

- Когда-то мы мечтали о нем вместе.

- Когда-то! Когда я был независим от тебя, а не дергался на веревочке, как паяц.

- Не нужно.

- Нет нужно! Ты пришла в такой день, чтобы продемонстрировать мое ничтожество и мою зависимость. Но у тебя ничего не выйдет. Я не боюсь угроз. Понятно?

- Я же не угрожаю, Антон!

- Решила просто поиздеваться? Подергать за шнурок, привязанный к нервам? Не выйдет. Плевал я на все угрозы. Можешь говорить об этой тетрадке кому угодно. Тебе все равно не поверят. Теперь я прав, а не ты. Раньше не поверили бы мне, а теперь не поверят тебе. Ты только унизишь себя, потому что люди подумают, что ты мстишь. У тебя же нет никаких доказательств! А слова ничего не стоят. Не такие слова оказывались ложью. Обыкновенной брехней! И люди перестали обращать внимание на слова. Сплетни мне не могут повредить, и ты должна это понять. Только сама обмараешься! Вот и все.

- Но тетрадь существует, лежит у тебя в столе.

Тихомиров подошел к креслу. Сел и вытянул ноги, как человек, решивший сделать маленький перерыв в надоевшей работе. Сел и сказал негромко и спокойно:

- Ничего у меня нет.

- Как - нет?

- Очень просто.

- А тетрадь отца?

- Кажется, ты мне ее подарила?

Она не нашлась, что ответить.

- Подарила?

- Да.

- Значит, тетрадь стала моей?

- Да.

- И я мог с ней делать что захочу?

- Да.

- Так я и сделал.

- Что ты сделал?

- Я ее сжег.

- Сжег?

- Спалил. Предал огню.

- Когда?

- Не помню. С месяц.

- Это неправда.

Инна:

- Он сказал, что тетради нет, что он ее сжег. Впервые он врал мне. Впервые я знала несомненно, что он врет. Я могла простить любую горячность, грубость, объяснить, понять все его поступки. Даже крики и оскорбления, ужасные, неожиданные и незаслуженные, но не эту ложь, произнесенную так цинично. Я была сломлена. Даже опровергать его, разоблачать было бессмысленно. Ведь произошло более страшное.

- Это неправда. Тетрадь цела.

Он вздохнул:

- Ты ребенок, Инна. Неужели ты думаешь, что слова "правда" и "ложь" имеют какой-то объективный смысл? Все дело в том, кто говорит и когда говорит. Сейчас я говорю правду, хотя бы потому, что тетрадь в моих руках и я мог ее сжечь месяц назад или даже сейчас, у тебя на глазах. Фактически ее нет, не существует.