Страхослов

В этом-то и было дело: Луиза не помнила в точности, что сделала Кит. Она была в ярости, ей было стыдно, она была совершенно уверена, что дочь навлекла позор на семью, но похоже было, что она не помнила, чем же именно. Похоже было на то, что в ее голове прегрешение Кит было совсем другим. Насколько девушка смогла понять из ее гневных речей, Луиза считала Кит падшей женщиной.

Звучали и другие обвинения, каждое еще более нелепое, чем предыдущее, но суть была именно в этом: Луиза считала Кит проституткой, и ничьи слова не могли переубедить ее. Разве не поэтому они с миссис К. пошли в полицейский участок? Чтобы потребовать расследования! Чтобы полиция остановила ее дочь, помешала ей делать все эти ужасные вещи! Разве Луций – дорогой, милый Луций, который всегда заботился о душе сестры, – не клялся, что именно этим Кит зарабатывала на жизнь?

С тех пор как вернулась домой, Кит не зашла проведать брата. Она слышала сквозь стену, разделяющую их комнаты, как он зовет ее, но не смогла заставить себя ответить. И не могла заставить себя взглянуть на Луция, зная, что из-за него – пусть даже мальчик действовал, чтобы защитить ее! – погибла Мэри Келли. Кит не могла заговорить с ним без того, чтобы не расплакаться от съедающей ее изнутри вины. Едва она заговорит, то уже не сможет удержаться от того, чтобы переложить часть – о, всего лишь часть! – своего груза на его плечи. Нельзя было говорить с ним до тех пор, пока она не справится с гневом, с виной, пока не сможет держать все это в себе. Пока не наберется сил лгать брату, уверяя, что в случившейся прошлой ночью трагедии нет ни капли его вины.

В какой-то момент до Кит донеслось сопение Луизы, шумное дыхание через нос, означавшее, что она приняла свое «лекарство». Затем послышался робкий стук, заставивший Кит наконец отвлечься от акварели с изображением цветочного луга – подарка от преподобного Касвелла. Миссис Киттридж робко стояла на пороге комнаты, не уверенная, что девушка разрешит ей войти. Кит откашлялась и наконец заговорила:

– Что вы хотели, миссис К.?

Она не проронила ни слова с тех пор, как попрощалась с Мейкписом прошлой ночью. Ночью? Утром? Да важно ли это?

– Кэтрин… – начала женщина, затем замолкла, вошла в комнату и поставила стул к кровати Кит, чтобы смотреть ей в глаза, будто это было важно. – Кит, я…

Кит подняла бровь. Она не была уверена, что готова к каким-либо взаимодействиям, но миссис К. не кричала на нее, не вела себя нерационально, не запиралась в темнице собственного мнения. Миссис К. хотела поговорить, и Кит решила, что может хотя бы выслушать ее.

Она села, опершись на подушки, и лишь сейчас обратила внимание, что не сняла свою униформу – а ее придется вернуть в полицейский участок, как и дубинку, плащ, свисток и фонарь. При этой мысли с ее губ сорвался вздох. Ботинки, что сейчас лежали в углу, по крайней мере, принадлежали ей – вернее, ее отцу. У преподобного были довольно маленькие ноги, а у Кит, наоборот, достаточно большие.

– Да, миссис К.?

– Кит, прости меня.

Кит моргнула. Извинение было последним, чего она ожидала.

– Прости меня за то, что мы сделали. Я думала, что так правильно, у нас… у твоей матери возникли подозрения, а потом твой брат рассказал нам, чем ты на самом деле занимаешься… О, я знаю, что сейчас ее разум помутился, но она придет в себя… Мы думали, что так заботимся о тебе. Только вот… – Она помолчала, шмыгнув носом. – Только вот когда я увидела тебя в той комнате, в униформе, высокую, подтянутую, я поняла, что спасать тебя не надо. Я поняла, что это ты всех спасаешь, а мы все испортили. Мы все испортили.

Не сдержавшись, миссис К. принялась всхлипывать. Кит едва не присоединилась к ней, но слезами ничему помочь было нельзя. Она похлопала миссис К. по плечу, успокаивая, и даже смогла выдавить из себя: «Все в порядке», на что женщина вскинулась.

– Нет, не в порядке, – с напором сказала она. – Совсем не в порядке! Я хожу на все эти женские собрания, выслушиваю рассуждения о равенстве и праве голоса, а потом иду и лишаю тебя будущего, лишаю возможности пойти по пути, закрытому для нас.

– Я думала, вы ходите в церковь и на спиритические сеансы, миссис К., – пробормотала сбитая с толку Кит. Мысль о том, что ее квартирная хозяйка является борцом за права женщин, заставляла думать, что Кит никогда на самом деле не знала эту женщину.

Миссис К. посмотрела на девушку с обидой в глазах, а затем смутилась.

– Ну да, я хожу на сеансы, но где, как ты думаешь, проходят встречи суфражисток? Какое самое безопасное место в мире? Церковь. Как бы то ни было, то, что я хочу тебе сказать, я узнала не в церкви и не на этих встречах, а на спиритических сеансах. Ты ведь знаешь, что я хожу болтать со своей милой старой матушкой?

Кит не знала этого, но все равно кивнула. Ей было стыдно, что она, оказывается, так мало знала о женщине, которая столько времени заботилась о ее матери и брате. Она казалась сама себе предательницей.