Страхослов

Я позвонил в Ирвинг-хаус и договорился о встрече с Лейлой в полдень, объяснив, что я родственник ее близкого друга и должен ей кое-что сказать. Сестра-распорядительница была любезна, но в ее голосе звучало сомнение: она объяснила, что Лейла «сейчас не очень много общается». Я сказал, что все понял, и лишь потом задумался, что же, собственно, ей скажу. Повинуясь наитию, я взял с собой ее портрет работы дяди.

Сейчас я мало что помню о путешествии в Нортвуд и о том, как меня встретили в Ирвинг-хаус. Я помню все с момента, когда уже шел по коридору к комнате. Я нес картину. Медсестра постучала в дверь.

– Лейла? К тебе кое-кто пришел.

Слабый голос из-за двери послужил разрешением войти. Комната была обставлена в тех безжизненных тонах – бежевый, кремовый, бледно-розовый, – которые считаются подходящими для подобных мест. Я заметил в комнате очень мало личных вещей ее обитательницы, сидевшей в кресле у окна в домашнем халате с накинутым на колени вязаным пледом. На улице было солнечно, но фигура женщины была частично скрыта тенью. Окно было наполовину зашторено, чтобы защитить ее от солнца.

– Боюсь, сегодня Лейле нехорошо, – сказала медсестра. – Но я оставлю вас наедине. – И тем елейным голосом, которым часто говорят с больными, она добавила: – Лейла, у тебя сегодня посетитель.

Лейла подняла глаза, в ее взгляде было легкое удивление. Сестра нас оставила.

Лейла была удивительно похожа на свои фотографии времен шестидесятых, только ее волосы поседели. Вокруг глаз и рта пролегли тонкие, едва заметные в приглушенном свете морщинки, как это часто бывает у женщин с очень светлой кожей. Слегка приоткрытые губы все еще были розовыми и красивой формы. Пустота во взгляде показалась мне знакомой. Она пока оставалась стройной, но ее глаза уже запали в глазницы и под ними пролегли темные круги. Чем-то она напоминала создание моря – белесые волосы и кожа. Она походила на выброшенную на берег русалку.

– Здравствуйте, – сказала она. Ее голос был едва ли громче шепота.

Я начал объяснять, кто я такой. Она слушала, глядя на меня пустыми глазами. Ее лицо ничего не выражало, но когда я впервые упомянул имя дяди Хьюберта, она произнесла:

– Нет.

Тихо, но отчетливо.

Я упомянул его снова.

– Нет, нет, нет. – Чуть громче.

Я сказал ей о картине. Я повернул ее к креслу, чтобы женщина могла ее видеть.

– Нет, нет, нет, нет, нет! – Еще громче.

Теперь ее руки конвульсивно сжимали подколотники кресла. Она пыталась встать, но ноги были слишком слабыми, чтобы удержать ее.

– Нет, нет, нет, нет, нет… НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Лейла вытянула обутую в тапок ногу и яростно пнула картину. Та опрокинулась и упала на пол, на полотне осталась вмятина. Женщина посмотрела на меня. В ее глазах засветился разум. Они вращались в глазницах, осматривая комнату, жадно впитывая все детали. Из груди донеслось тяжелое дыхание. Голос звучал скрипуче, по-мужски.

– Мне не нужно это дерьмо, – сказала она. – Мне нужна моя чертова камера!

Оп

ОПУСТОШЕ́НИЕ, опустошения, ср. 1. только ед. Действие по гл. опустошить, опустошать. 2. Разорение, разрушение, запустение.

Ближайшая этимология: производное от пу́стошь из пусто́й; пуст, – а́, пу́сто, укр. пусти́й, блр. пусты́, др. – русск. пустъ, ст. – слав. поустъ, греч. ἔρημος, болг. пуст, сербохорв. пуст, пу́ста, пусто, словен. pust, pústa, чеш., слвц. pustý, польск., в. – луж., н. – луж. pusty. Из слав. заимств. лтш. puõsts «пустой, пустынный». Праслав. *pustъ родственно др. – прусск. pausto ж. «дикая (о кошке)», paustre ж. «дикое место».

Синонимы: опустошенность, разор, разгром, погром, пустота, разорение.

Пример: Вы испытываете чувство опустошения и беспредельного ужаса, когда что-то незримое входит в вашу жизнь…

Опустошение. Лиза Татл

Лиза Татл – автор многочисленных рассказов, в том числе удостоившегося Премии Международной Гильдии Ужаса «Сны в чулане». Первый том ее сборника рассказов о сверхъестественном «Чужак в доме» был опубликован в издательстве «Эш-Три Пресс». В издательстве «Флетчер Букс» вышли ее романы «Серебряная ветвь», «Загадки» и первая книга в серии «Йесперсон и Лейн», «Странная история лунатика и вора сознания»[174].

Второго октября 1881 года мужчина по имени Роберт Августус Лоури сидел в своем доме на окраине Покипси, штат Нью-Йорк, и чувствовал себя весьма недурно. Несмотря на то что он не любил предаваться размышлениям о благосклонности судьбы, он вполне был осведомлен о сопутствующей ему в жизни удаче, весьма удовлетворен тем, что имеет, и в то же время предпочитал не разбазаривать свое состояние, а пользоваться обеспечиваемой деньгами свободой для того, чтобы путешествовать, читать и думать, чтобы привносить что-то во вселенскую копилку знаний. Он собирался написать книгу.