Страна 30

Нельзя сказать, что такое спонсорство не раздражало Михаила, тем более что порой сквозь просящие интонации Артема проступала такая требовательная нотка, которую он, конечно, пытался задавить, но, видимо, все же не мог. Очевидно, Артем считал себя лучше соседа, просто думал, что ему, Артему, не повезло в жизни, а Михаилу повезло, и только этим Михаил должен ему, Артему, за это невезение, причем гораздо больше, чем тридцать рублей в день. Видимо, Михаил мог постараться и расписать преимущества «тойоты» Артема так, чтобы ее купили без оглядки на то даже, что до Артема у машины было три хозяина. А вот не проявил инициативу и фантазию — теперь плати. И все же страх и вина перевешивали легкую злость, поэтому, когда Артем поймал Михаила не вечером, как обычно, а утром, перед работой, не желтоватый, как обычно, а белый, как кафельная плитка в ванной, которую Михаил покинул пару минут назад, после того как помылся, почистил зубы и побрился. Видя тот же глянец и белизну на лице живого человека, Михаил с перепугу отдал ему из кошелька что-то бумажное и, не оглядываясь, поскорее сбежал, чтобы вечером попасть в объятия и очередные просьбы о кредите уже румяного соседа, окруженного своими серыми покачивающимися друзьями. «Так я ж с утра давал», — заметил Михаил, совсем не подумав о реакции друзей Артема на эти слова.

— Что-о-о-о? — осведомился один из них. — Темыч, ты че? В одну каску, что ли?

Михаил не стал дожидаться, пока слова Артемовых друзей про крысу и попутанные берега перейдут в физическое насилие, и испарился к себе, слегка беспокоясь, что его проклятие, кажется, может сработать. Тем более что даже сквозь закрытую дверь слышался спор на повышенных тонах, а затем звуки кулачного боя.

В итоге подбирание соседа с пола обернулось тем, что их высокие отношения перешли на новый уровень: Артем выпросил у Михаила его номер телефона. Это было совсем новое чувство.

Поскольку киоск, в котором торговали из-под полы дешевыми пузырьками со спиртом, работал днем и ночью, а сосед, в свою очередь, мог очухаться и ощутить свою жажду в любое время дня и ночи, Михаил в полной мере ощутил себя работником своеобразной круглосуточной службы поддержки.

Несколько раз сосед выяснял, что Михаил на работе, не ленился и пешком шел прямо в строительный супермаркет в девяти остановках от дома, иногда правда доходил, но порой исхитрялся напопрошайничать себе на горючее где-нибудь по пути и тогда звонил и не без упрека говорил, что его выручили другие люди.

Он упорно названивал Михаилу, когда тот был в поездке, в другом городе, Михаил каждый раз ему говорил, что его нет дома, но у Артема так горели трубы, что он не мог воспринять эту информацию. И тут можно было бы отключить телефон, но и жена тоже наседала со своими звонками и зачем-то справлялась, как там вообще все, как себя чувствует Михаил, а еще сын, учившийся довольно далеко, добирался до учебы на двух самолетах, должен был позвонить, а жена должна была сообщить Михаилу, что все в порядке, так что пришлось слегка гудеть на панихиде и в крематории на беззвучном режиме, вызывая на себя косые взгляды родственников и друзей покойного. Как на грех, Михаил не мог отыскать в телефоне опцию «черный список».

Тяжелее всего, конечно, давались ночные звонки.

В тот краткий миг, когда раздавалась веселая мелодия, что выбрасывала Михаила из сна, он чувствовал ненависть не к Артему в частности, а ко всему человечеству в целом, с его будильниками, работой, отгулами, дорогой до работы в толпе таких же, как Михаил, непреуспевающих людей, коллегами, с внезапно заболевающими детьми, отчего Михаилом то и дело затыкали рабочий график, будто он был самый крайний, бессемейный, юный работник. Сердитости добавляло и то, как жена при каждом таком пробуждении говорила:

«О!». И в этом «О!» Михаил умудрялся разом услышать все ее возможные шутки по этому поводу. Ни разу Михаил не снизошел до того, чтобы встать с постели, надеть тапки и выполнить акт кредитования соседа, но тот нет-нет а и срывался на бессмысленную ночную попытку занять мелочишки.