Читаем Страна Австралия (сборник) полностью

И к этому всему он ее на конкурсы таскал за собой, на все, в каких принимал участие.

- И ты, - говорил, - как жена артиста, должна жить моими творческими планами и интересами и делить со мной наравне все мои взлеты и падения.

И Елена ходила на эти его конкурсные состязания и сидела в пустых спортивных залах, зевая под вальсы, и падеспани, и мазурки, и прикрывала рот обеими руками по очереди. И все чаще Елена удивлялась, что, ну как это меня угораздило замужем за ним оказаться - уму непостижимо.

А изменила она ему за все их долгие годы жизни всего-навсего один раз. Ну или, точнее, не один раз, а с одним-единственным мужчиной, и было это Бог знает уже как давно. А он, мужчина этот, слесарем простым у них на заводе работал, и пришел он к ней на медпункт, и напарника своего привел. И:

- Вот, - говорит, - напарник мой, Михайлов, палец сломал, а в медпункт идти отказывается. Так я его, - говорит, - привел с применением силы.

И Елена сделала все положенное этому напарнику и направление на рентген выписала, и он, Михайлов то есть, из медпункта ушел, а тот, второй, остался и говорит:

- Меня Жорой зовут. Георгием. А вас?

А она говорит:

- Врач Орлова.

- А вы, - он спрашивает, - когда работу заканчиваете?

А она говорит:

- В полчетвертого.

И они, конечно, с работы вместе ушли. Он ее на остановке стоял дожидался и в пиццерию предложил ей зайти, посидеть. А потом, в пиццерии, говорит:

- У меня, - говорит, - жены сейчас нету дома, так, может, мы поймаем момент и птицу счастья?

И Елена сказала ему:

- Поймаем, - тем более что учитель ее в это самое время готовил себя к участию в ответственном конкурсе в паре с новой партнершей, и танцевал дни и ночи напролет в паре с ней и со стулом, и ничего, вокруг него происходящего, не замечал и не принимал к сведению.

И они стали к нему, к Жоре, ходить каждый день, в семейное общежитие. Сперва он шел, отдельно. А потом она за ним следом, но с промежутком во времени. А жена его лежала тогда в больнице, на сохранении, а потом, когда вышла она из больницы, на квартиру они ходили к кому-то. Жора говорил:

- Друга это моего квартира, прессовщика шестого разряда.

И он, этот друг, уступал им, значит, свою квартиру на определенное время суток, и они использовали ее в свое удовольствие и с максимально возможной отдачей. И Елена от Жоры сразу почти и забеременела, и аборт себе сделала. А когда Жора ее бросил и променял на другую, новую женщину, опять поплыла Елена по воле волн, не барахтаясь и не оказывая сопротивления мирному течению своей жизни. И опять по утрам она поворачивала вправо голову на подушке и видела голую спину учителя, и опять она ездила на работу в свой медпункт на троллейбусе и там трудилась, а вечером учитель танцевал со стулом по квартире, аккомпанируя себе на губах. Ну и на конкурсы ее по-прежнему он водил, и она мерзла и стыла в гулких пустых спортзалах. И она сбегала, используя любую возможность, от своего учителя к Стеше, к подруге своей, или к вдове Жоры Лене, уколы делать ее ребенку, тоже Жоре, или куда угодно она сбегала, лишь бы поменьше с ним соприкасаться и не видеть его танцев и его самого. А он, если задерживалась она, обзванивал всех подряд знакомых и ее где-нибудь отыскивал, и говорил:

- Аленушка, а я тут тебя заждался.

И опять остались у Елены те ее семь минут дороги от дома и до остановки троллейбуса, когда чувствовала она себя не отвратительно. И после Жоры, после того, как он ее бросил, не было у Елены ни одного мужчины постороннего для души, и не проявляли они к ней как к женщине никакого видимого интереса и влечения не испытывали. А самого Жору потом, года через четыре после их отношений, на заводе убило. И Елену вызвали в цех, сказав, что там человека убило, и она пошла в этот цех и увидела мертвого Жору. И она как врач констатировала смерть, и закрыла ему глаза рукой, и придержала веки, чтоб не открывались они больше, и наговорила каких-то грубых и несправедливых слов его напарнику.

И принесли из медпункта носилки и белую простыню, и положили Жору на носилки, и накрыли его этой простыней, а его мертвые ноги в больших рабочих ботинках остались из-под нее торчать. И он лежал так, накрытым, три, наверно, часа, пока не увезли его наконец в морг районной больницы. А напарника его, Михайлова, которому наговорила она чего-то вгорячах, видела Елена потом в туалете, в женском, и со шваброй в руках. Они с конкурса какого-то, где учитель участвовал, но не победил, возвращались, вечером уже, поздно, и шли по улицам города пешком, чтоб троллейбуса не ждать невесть сколько, ну и идут, а учитель не идет, а в такт шагам пританцовывает. И Елена ему сказала:

- Ты хоть на улице, - говорит, - можешь не танцевать?

А он говорит:

- Я не танцую, а в туалет хочу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза