Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

Народ пока верит — в наше обещание, лучшей жизни. Мы намерены теперь — растратить этот капитал, до последнего гроша, с наибольшей пользой. При всей нашей любви к трудовому народу. Это, как в шахматах: представьте, что фигурки — живые. Ради их блага, вам надо выиграть. И если это можно достичь жертвой — стоит ли жалеть пешки? Или даже — ферзей? Если итог — победа.

Наш резерв — это те, кто придет после нас. Должно вырасти следующее поколение — с истинно коммунистическим мышлением — для кого «я» и «мое» не будет иметь смысла! На воспитание его — бросаются самые верные; это — главный наш фронт сейчас! Детские дома — ни в чем не должны испытывать нужды: кто украдет хоть кусок хлеба от нужд детей — будет расстрелян, невзирая на должность и заслуги. Также — будет расстрелян всякий виновный в неправильном воспитании. К сожалению, мы не можем пока перейти к всеобщему изъятию детей у родителей — во избежание всеобщего же возмущения. Надо поручить пропагандистам — разъяснить, что если прежде семья была и школой, то теперь обучение, работе и войне, требует правильной военной организации, под строгим контролем. Как ни тяжело говорить, но нам очень помог голод: многие отдавали детей в дома, чтобы спасти — мы вырастим из них достойную смену. Это, в дополнение к детям бывших эксплуататорских классов, сиротам и детям членов Партии, помещаемых в дома в обязательном порядке.

Народ же — должен весь лечь, во благо, веря в нас. Износиться, сработаться — с наибольшей отдачей. Потерь — не считать. В течение следующих десяти — пятнадцати лет — пока первые выпускники детдомов будут готовы к трудфронту. Это будет, по предварительным данным, от двух до двух с половиной миллионов человеко-единиц, воспитанных в фанатичном следовании нашим идеям. Им предстоит сменить уставшие массы — хотя бы, в первых рядах. В дальнейшем, доля наших воспитанников в общем населении будет неуклонно возрастать — а прочих же, снижаться, пока не сойдет на нет. И — коммунизм наступит! Таков наш План — должный быть реализован за срок жизни одного поколения, «в основном» за двадцать-тридцать лет…

Мы этого не увидим — как у Гонгури: те, кто летят к созвездию Андромеды, за сотни световых лет — зная, что на Землю не вернутся, но и до цели сами не долетят; лишь дети их будут у той звезды, и дети их детей приведут корабль назад. Мы погибнем все, на пути — хотя могли бы стать элитой нового государства, и кончить жизнь в сытости и славословии. Вместо этого, мы выберем — проклятия и ведра грязи, вылитые на нас потомками. Может быть, наши тела бросят собакам, сожгут на позорном костре. А если нас не разорвет взбунтовавшаяся толпа — то убьют наши птенцы-соколята, намеренно приученные не слушать авторитеты! Пусть — мы освободим им место, чтобы они могли идти дальше, не скованные нашим грузом! Как мчится история — всего три года, и мы, делавшие революцию, уже стали ей помехой! Те, кто придут после — пойдут дальше и быстрее. Им еще предстоит драться насмерть — со всеми, кто сам не захочет уйти.

В худшем случае, массы не захотят сойти со сцены. Будет война — страшная, жестокая, всех против всех; возможно, вторгнутся соседи, подняв обветшалые национальные знамена. Какая жалость — что у нас нет оружия, способного в одночасье уничтожить целые страны и континенты, миллионы лишних людей; это бы решило наши проблемы наилучшим образом! Однако, мы уже сейчас должны сделать все, чтобы нашим птенцам-соколятам легче было победить. Возможно, не будет работать промышленность, настанет полный развал. Потому, уже сейчас в хранилища складываются запасы — вооружение, топливо, провизия — для той, будущей войны.

Я знаю, что этот путь — страшен и тяжел. И вызовет отвращение у любого — как вызвал у меня самого, когда эта мысль впервые пришла ко мне. Но другого пути — нет. Я — не вижу. Может быть, кто-то из вас знает другой путь, не такой жестокий. Если он сумеет убедить в том, разумно и логически — я первый с ним соглашусь. И даже готов буду уступить ему свой пост. Я — не диктатор. Мне не нужны почести и власть — а лишь победа коммунизма, пусть даже сам я не увижу. Я считал вас своими товарищами — и спрашиваю сейчас, кто со мной? Или — вы можете избрать сейчас для Партии другого Вождя…

— Беги, герой! — сказал сержант — и больше не попадайся. Быстрее беги — а то, мы сейчас уйдем, тебя деревенские поймают. И сделают с тобой то же, что с комиссаром.

Кинул к ногам Гелия туго завязанный наплечный мешок. И дал пинка под зад.

На опушке леса Гелий заглянул в мешок. Там оказались: краюха хлеба, шмат сала, пара яблок, фляжка с водой, И заветная тетрадь, и карандаши. На самом дне — тот же револьвер с перламутровой ручкой, и патроны к нему — россыпью.

В тетради, после незаконченного ночью письма, появилась новая запись. Чужим почерком.

И ты не верь тому, кто говорит —
Что в Зурбагане высохли причалы.

И ниже:

РАССКАЖИ О НАС ПРАВДУ — КАКИМИ МЫ БЫЛИ.