Страна Яблок

– Да, блин. Куда идём, о чём там они думают? – Он стал задумчив и скорбен. Так сказать, поделился тревогой со мной, с близким человеком. – Но мы всегда будем нужны. Всегда! Без нас рассыплется всё на хер. Они, – его лицо зло перекосилось, – они там, в золотых офисах на сотых этажах, думают, что всё на их программах держится? Хер там. На нас всё стоит.

Я поразился. Кубатова не смущал видеоглазок на фуражке, не пугал неотключаемый микрофон. Видимо, это не раз обсуждалось на их ментовских полянах. Или это опять провокация, как весной? Лучше молчать.

– Слушай, я что сказать-то хотел… Я электрику знаю и на тракторе работал. На любой технике могу, профессионально. Полезным буду человеком у вас. Не то что ваш Аркадий, голубятник психованный. Поговори с Серёгой. – Я удивлённо смотрел на Кубатова, переводя взор с видеоглазка на его лицо и обратно. – Да не бери в голову, пускай слушают. Меня всё равно попрут на осенней аттестации, я ж так и не прошился.

Я почувствовал, как мои брови прыгнули вверх.

– Как это? Разве у вас можно?

– Нельзя. В рот я имел эту прошивку. Скоро будут проверять, сколько ты насрал и какого цвета. Откручивался с наручной времянкой сколько можно, потому и патрулирую по ночам в звании подполковника. А теперь всё, докрутился. Ну так что – возьмёте, а? Жить-то нужно.

Голос его звучал вполне искренне – видимо, действительно дохаживал последние дни, если вёл такие беседы под глазок и микрофон. Тем не менее ввязываться в откровенный разговор я не собирался, хотя он меня поразил, конечно. Но и злить его не хотел.

Я пожал плечами.

– У нас собрание решает. Как коллектив скажет, – сказал я сожалеюще-виновато. Словно расторговавшийся в ноль рыночный продавец позднему покупателю.

– «Собрание реша-ает»! Что ты гонишь? Я с тобой как с человеком, а ты мне про собрание? Кубатов для тебя говно в фуражке? Да для вас все прошитые – говны, пыжитесь как опарыши. Хотя у меня вообще на руке времянка, такая, как и у тебя была. – Кубатов помолчал, ожидая ответа. – Я понимающе кивал. – А то я не знаю – как Серёга ваш скажет, так и будет. До хера берёт на себя, на понтах, как на колёсах. Монахам лижет, к казакам подкатывается. Не обломится ему ни с монахами, ни с «овощами», ни с казаками.

Кубатов замолчал, вставил палец в ухо и сосредоточенно повертел. Тщательно, под разными углами.

Я ждал.

Кубатов прошёлся по всем ушным закоулкам, вытащил палец наружу и скептически его осмотрел. Взглянул на меня, как бы ожидая сочувствия по поводу незаслуженно скудного результата – так сказать, дополнительной от меня неприятности.

– Забились, как улитки, по своим раковинам! Всех подчистим. А вашу шоблу в первую очередь – незаконное предпринимательство, нарушение закона о потребительских стандартах. Я ему рога хоть так, хоть так обломаю. Падла, мля. Ваши тоже им недовольны. Доберёмся. Ладно. Проезжайте.

Через силу протянул мне документы, положил руку на пояс, отогнул три пальца. И пошевелил.

Через триста метров направо уходила тупиковая дорожка к бывшему детскому лагерю, там и стояла машина кубатовского брата, Ивана.

Наглая рожа. Рот, как у акулы, постоянно криво полуоткрыт, словно собирается плюнуть или выругаться. Из тех, что сдают задом, въезжают в твой стоящий автомобиль и начинают орать: «Какого хера ты здесь растопырился? Слепой, сука? Слепой?!»

– Ещё два, – сказал Иван, когда мы с Борисом уложили ему в багажник три окорока.

– Он показал – «три», – возразил я.

– А я говорю – ещё два.

– Не понял. Что за дела?

– Не можешь ещё два, – поддержал меня Борис.

– Ты-то ещё куда лезешь, дерево? Тащи, пока я добрый.

К хромой речи Бориса все привыкли и почти не переспрашивали. Только Валера Спиридонцев веселился и делал вид, что не понимает, заставлял Бориса повторять по несколько раз. Тот краснел и мучился, топтался на месте как цирковой медведь, слова комкались ещё больше. Валеру обрывали, останавливали, но делать замечания и пререкаться надоедает. Спирьке же веселиться не надоедало.

А Борису что остаётся? Кто он такой, по сути?

Работник за еду. Терпи.

«Такой наглости ещё не было, – подумал я. – Видать, на самом деле Миша из полиции уходит».

– С какой стати?

– Чего-о?.. Считаешь, я должен бесплатно ночь не спать, в кустах сидеть? Три Мишке с начальством, два – нам за хлопоты. Можешь поменьше принести, из передней лопатки.

– Можно подумать, ты ночью не спишь, чтобы мне машину помыть. Не могу. Рад бы, но у меня всё по счёту.

– По счёту? Теперь я считаю. Считаю до трёх, уже два. Сейчас позвоню, стопанут Латыша у Лакинска, и досвидос вашей сделке.

– Если так, эти забираю обратно и возвращаюсь, Мишке сам скажешь.

– Давай вали. Я в Лакинск звоню.

Иван отнял левую руку от багажника, активировал ладонник и постукал подушечкой большого пальца по цифрам на фалангах, набирая номер.

Поднёс большой палец с динамиком к уху, мизинец с микрофоном у рта, остальные подогнул. Излишне озабоченное лицо с поджатыми уголками губ напомнило мне давно забытую Москву. В метро так смотрели перед собой мужчины, не желающие уступать место бабульке или беременной. Сосредоточенно.