- Мне нечего добавить к тому, что я говорил вам раньше и что написано в моей статье. От вас я скрывал только фамилию Медведева. Но сам он не называл мне никаких конкретных имен. Он лишь объяснил схему, как на месте государственной внешнеторговой организации возникла частная, которой вдруг стали перепадать выгодные контракты в рамках различных межправительственных соглашений.
- Тогда почему вы так упорно скрывали его фамилию от меня?
- Потому что он сам просил меня об это. Хм, просил, - скривил губы в горькой усмешке Ребров, - буквально умолял... Он был уверен, что никакого самоубийства не было и в помине, а Лукина просто прикончили. И Медведев сказал мне, что если его фамилия попадет в материалы следствия, то это обязательно станет известно кому-то... ну кто представляет угрозу для него.
- Каким образом? Он допускал вероятность утечки информации из прокуратуры?
- Можно сказать и так, - замялся Ребров. - Я думаю, он считал, что ваша контора вообще подконтрольна этим людям.
- Каким людям?
Рукавишников был методичен и последователен, как говорящая машина.
- Ну не знаю я, честное слово, не знаю, - перешел на повышенные тона Виктор. - Я спрашивал его: кто эти люди? Однако Медведев сказал, что для меня будет лучше ничего не знать. Он боялся, что если на меня все набросятся, то я не выдержу и назову их в очередной статье. Тогда и ему, и мне будет крышка...
- А вы фамилию Медведева называли кому-нибудь?
- Нет! - решительно затряс головой Ребров.
- Вспомните. Может быть, случайно, вскользь? Скажем, когда обсуждали ситуацию вокруг "Русской нефти" с коллегами, с начальством или в каком-то телефонном разговоре? - не отставал Рукавишников.
- Я абсолютно уверен, что нет!
Они помолчали. Чувствовалось, что следователь все равно не доверяет своему собеседнику. Хотя, с другой стороны, это его профессиональная обязанность - не доверять даже своей бабушке.
- Могу я задать один вопрос? - спросил Ребров.
Рукавишников едва заметно кивнул.
- Значит, как и Медведева, Лукина все-таки тоже убили и между этими двумя преступлениями есть прямая связь?
- Я вам уже говорил, что следствие еще не закончено и пока ни о чем нельзя судить определенно.
Виктора разозлило, что Рукавишников не хочет подтвердить очевидную истину. В этом не было никакого смысла, и объяснить такое поведение можно было разве что ослиным упрямством следователя.
- Послушайте, вы ведь неспроста показали фотографии убитого Медведева именно мне. Фактически, вы сами уже объединили эти два преступления, попытался Ребров задавить собеседника логикой.
- Мы не исключаем ни одной версии. Но если вы что-нибудь по этому поводу напишете в своей газете, а тем более сошлетесь на меня, я привлеку вас к уголовной ответственности, - холодно заметил Рукавишников.
- По-моему, вы не в состоянии найти настоящих преступников, поэтому разряжаетесь на мне. Это, по крайней мере, несправедливо. Из-за того, что я не назвал фамилию Медведева, вы набрасываетесь на меня так, будто я главный мафиозо в этой стране. В чем вы меня подозреваете?
Следователь досадливо поморщился, словно он говорил с капризным, избалованным ребенком:
- Погибли уже два человека, на которых вы так или иначе выходили в процессе своей работы. Этого достаточно, чтобы подозревать вас в чем угодно. Именно вы, засовывая свой нос во все дырки, могли спровоцировать кого-то убрать свидетелей. Учтите, - добавил он, - я могу организовать вам большие неприятности. И если вы опять от меня что-то скрыли, они у вас точно будут.
Когда Ребров уже подошел к двери, следователь спохватился:
- Да, не смейте никуда уезжать, не предупредив меня, и ни в коем случае не выясняйте самостоятельно детали этих двух дел. Я вам это запрещаю! Вы поняли?!
4
Несмотря на предупреждение Рукавишникова, Ребров, выйдя из прокуратуры, сразу стал размышлять, кому можно позвонить, чтобы хоть что-то прояснить для себя. Вариантов было не так уж много, и в конце концов он решил поговорить с начальником управления общественных связей "Русской нефти" Анной Игнатьевой.
На следующий день после сообщения о самоубийстве Андрея Лукина Ребров так и не смог заставить себя позвонить ей. Честно говоря, ему просто не хотелось нарываться на откровенную враждебность. Еще собирая информацию для своей статьи, он чувствовал, что не вызывает у Игнатьевой особых симпатий. И вряд ли все, что случилось позднее, изменило ее отношение к нему в лучшую сторону.
Виктор убеждал себя, что ему на это наплевать, что его мало интересуют капризы заносчивых сучек. Однако даже по прошествии многих дней, вспоминая ледяную вежливость Анны Игнатьевой, он почему-то начинал раздражаться, терять над собой контроль, словно его мужское самолюбие было чем-то уязвлено. Он не понимал, что его злит, но точно знал: прежде ни одна женщина не действовала на него так, как она.
И в этот раз, еще роясь в записной книжке в поисках телефонного номера, а затем слушая длинные гудки в трубке в ближайшем телефоне-автомате, Ребров заранее весь внутренне ощетинился. Он словно готовился к выходу на ринг.