Страна Изобилия

— Нет, агент по сбыту — это совсем не то. Видите ли, когда-то в мире все было наоборот, это покупатели сидели, чистили свои ногти, хоть сейчас это и трудно себе представить. Агент по сбыту — это был такой голодный бедолага с чемоданчиком, который пытался спихнуть людям то, что им, скорее всего, не нужно, ведь тогда, в те времена, было не так, как нынче: вынул деньги из кармана и купил все, что только достать удастся. Надо было их уговаривать. Этим-то я и занимался, первая работа моя была, я был голодный бедолага с чемоданчиком, работал на господина по имени Герш, он торговал маринованной селедкой в банках. “Лучшая селедка Герша, пряная, в собственном соку”. Да, он был владелец компании — говорю же, давно дело было. Они были на последнем издыхании, причем компания была крохотная — вы нынче не поверите, до чего крохотное было все дело. Но я какое-то время ездил по его поручениям. По городкам ездил, в государственные магазины ходил, к частникам — они тогда еще существовали; бывало, открою свой чемоданчик, достану банку и завожу свою речь. И знаете, знаете, что я понял?

— Э-э…

— Я понял, что дело тут вовсе не в этой чертовой селедке. Селедка во всем этом была на последнем месте по важности. Дело всегда — всегда! — было в том, удастся ли мне установить связь с человеком, с которым я говорю, за те пару минут, пока я там околачиваюсь со своим открытым чемоданчиком. Если ты им нравишься, если им приятно тебя слушать, тогда они, может, и купят что-нибудь. Если нет, то ни за что. Вот это, понимаете ли, и был тот урок, который я вынес из той ситуации, а потом, немного времени спустя, Герш плохо кончил, мир изменился, агенты по сбыту сделались никому не нужны. Этот урок мне всегда служил верой и правдой — небольшой урок, но драгоценный. В то время люди не хотели покупать. Теперь они не хотят продавать. Всегда существует сопротивление, которое необходимо преодолеть. Но фокус всегда один и тот же: установи связь, заведи отношения. Первый закон Чекушкина, друг мой. Все основано на личном. Все — основано — на личном. Давайте еще выпьем. И повторяйте за мной. Все…

— … основано на личном.

— Молодец. Стало быть, если вы с Коневым меня возьмете на работу, то что получите? Вы получите все мои связи. Я в этом городе всех нужных людей знаю. Я не шучу — всех. И они меня считают своим другом, относятся ко мне по-дружески; а если я вас буду представлять, то они и к вам будут относиться по-дружески. Да что там; вы мне вот что скажите; предположим, вы работаете поваром в столовой, раздаете суп через окошко, у вас осталась всего одна миска, а в этой толпе лиц есть человек, которого вы знаете, — кому вы дадите суп?

— Ну, знакомому…

— Вот именно…

— Но что, если там два моих знакомых стоят, в этой толпе?

— Правильно мыслите, — Чекушкин поднял руки, словно шахматист, которого поставил в тупик ход противника. — Очень правильно мыслите. Тогда при прочих равных условиях преимущество получит тот знакомый, который когда- нибудь сможет отплатить вам услугой за услугу, — согласны? И опять-таки, это именно то преимущество, которое мы в данном случае хотим вам обеспечить. Вот почему, когда вы меня возьмете, я не просто попрошу вас платить мне ежемесячную сумму, от которой у вас слезы на глаза навернутся, но которую вы заплатите, потому что я того стою, до последней копейки, — плюс расходы, а они будут большие. Помимо этого я попрошу вас мне доверять и время от времени, когда я к вам буду обращаться, отгружать по моей просьбе кое-куда небольшую долю вашей продукции. Ведь друзья помогают друг другу; а если вы со мной, то у вас в друзьях не только те люди, с которыми вы занимаетесь делами напрямую, нет, ваши друзья — все мои друзья. А этого, я вам обещаю, достаточно, чтобы решить любые проблемы, какие у вас только могут появиться, — буквально любые. Так что давайте мы еще этого винца закажем — хорошее, сладкое, — а вы мне пока расскажете, что вас беспокоит в настоящий момент. Что я могу для вас сделать?

И Степовой, размякший от азербайджанского красного, заговорил. Чекушкин немного расслабился — обычно, когда начинаются доверительные разговоры, опасность позади. Он уже столько раз рассказывал про господина Герша с его селедкой, что почти не помнил, где тут правда, а где выдумка; не помнил он и того, как именно плохо кончил Герш и какую роль сыграл в этом он сам, желая выпутаться. В зависимости от того, кто его слушал, он иногда называл Герша “господин”, иногда “капиталист”, а иногда “жид”.