Читаем Страна Изобилия полностью

Конечно, он восхищался американцами. В Англию поедешь — кругом сплошные брюки ручного пошива. Во Франции — сыр от коров, жующих траву на каком-то отдельно взятом склоне. Разве можно устроить изобилие для всех на такого рода основе, мелкомасштабной, старомодной? Нельзя. Зато американцы все понимают правильно. Из всех капиталистических стран Америка ближе всего находится к Советскому Союзу и делать пытается то же самое. У них советский взгляд на вещи. Они понимают, что строгать и шить вручную — наследие прошлого. Они понимают: если обычным людям предстоит жить так, как в старину жили короли и купцы, то потребуется новый тип роскоши, обычная роскошь, построенная на товарах, выпускаемых миллионами единиц, так, чтобы хватило на каждого. И как у них здорово получается! Их колоссальная индустриальная продуктивность — это же только начало. Они обладают каким-то гениальным умением подстраивать успехи массового производства под желания людей, делать так, чтобы фабрики доставляли людям их желания в маленьких обыденных упаковках. Они великолепно умеют производить вещи, которые нужны: либо вещи, про которые ты знаешь, что они нужны, либо такие, про которые выясняется, что они нужны, как только ты узнаешь об их существовании. Их управляющие и конструкторы каким-то образом ухитряются обгонять желания людей. Взять тот же гамбургер: так аккуратно, так просто. Он был создан человеком, который относился к этому как к важной жизненной миссии: придумать такую еду, которую можно держать в руке, есть на ходу, прямо на улице. Причем это для Америки не исключение, а правило. Стоит посмотреть на витрины их магазинов, на рекламу в их журналах, и всюду увидишь ту же страсть к практичности. Бутылки с кока-колой подогнаны к руке среднего человека. Перевязочные средства продаются упаковками: розовые латки, на каждую уже нанесен клей, как раз такой, который держится на коже.

Америка — поток хорошо обдуманных предвидений. Советской промышленности придется научиться предвидеть так же хорошо, еще лучше, чтобы перегнать Америку по части удовлетворения как желаний, так и потребностей. Нам тоже придется стать специалистами по обыденным желаниям. Некоторые товарищи решили презирать Америку за ее находчивость в данном отношении: они называли все это ограниченностью, усматривали в этом признаки общества, слишком потакающего своим слабостям. В его глазах все это была лишь поза. Интеллектуалам, которые ходят задрав нос, может, и плевать, на мягком ли они месте сидят, в удобном ли кресле, но все остальные предпочитают, чтобы под задницу было что- нибудь подложено. С другой стороны, верно и то, что не стоит соревноваться с американской изобретательностью, когда она доходит до глупости. В американской кухне в Москве Никсон показывал ему сияющий металлический прибор, отлитый не менее тщательно, чем иная деталь самолета, предназначенный для выдавливания сока из лимонов. “А прибора, который вам еду в рот кладет и разжевывает, у вас нету?” — сказал он тогда. Верно и то, что американские рабочие за свои бутылки с кока-колой расплачиваются сполна: эксплуатация, несчастная жизнь. Эти замечательные методы следует отряхнуть от недостатков американского общества. И все-таки Америка была зеркалом, в котором он видел подобие собственного лица. Вот почему она пугала, вот почему вдохновляла идеями.

Пока ехали в машине, Лодж, видимо, размышлял о том, что ему говорить дальше, потому что в речи на обеде, устроенном мэром города Вагнером, он рассуждал о системе социального обеспечения, даже утверждал, что американский экономический строй теперь нельзя называть просто “капитализм”. От этой неприкрытой и неубедительной попытки подтасовать терминологию предсовмин начал терять терпение. Они его что, за простачка держат? Свою ответную речь он начал парой шуток, чтобы разрядить обстановку, а потом твердо поставил Лоджа на место.

— Каждый кулик свое болото хвалит, — сказал он. — Вы превозносите капиталистическое болото. Мировой порядок не изменился только оттого, что поборники капитализма как будто устыдились того, за что борются.

— По правде говоря, я не вижу разницы между капитализмом, о котором писал Маркс, и капитализмом, о котором сегодня рассказывал мистер Лодж, — сказал он. — Раз уж вам нравится капитализм — а он вам, очевидно, нравится, — продолжайте его строить, и бог вам в помощь. Но помните, что новый общественный строй, социалистический, уже наступает вам на пятки. Вот так.

Перейти на страницу:

Все книги серии Corpus [historia]

Первая мировая война в 211 эпизодах
Первая мировая война в 211 эпизодах

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так "склеил" эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. "Восторг и боль сражения" переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

Петер Энглунд

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Мозг отправьте по адресу...
Мозг отправьте по адресу...

В книге историка литературы и искусства Моники Спивак рассказывается о фантасмагорическом проекте сталинской эпохи – Московском институте мозга. Институт занимался посмертной диагностикой гениальности и обладал правом изымать мозг знаменитых людей для вечного хранения в специально созданном Пантеоне. Наряду с собственно биологическими исследованиями там проводилось также всестороннее изучение личности тех, чей мозг пополнил коллекцию. В книге, являющейся вторым, дополненным, изданием (первое вышло в издательстве «Аграф» в 2001 г.), представлены ответы Н.К. Крупской на анкету Института мозга, а также развернутые портреты трех писателей, удостоенных чести оказаться в Пантеоне: Владимира Маяковского, Андрея Белого и Эдуарда Багрицкого. «Психологические портреты», выполненные под руководством крупного российского ученого, профессора Института мозга Г.И. Полякова, публикуются по машинописям, хранящимся в Государственном музее А.С. Пушкина (отдел «Мемориальная квартира Андрея Белого»).

Моника Львовна Спивак , Моника Спивак

Прочая научная литература / Образование и наука / Научная литература

Похожие книги