Страна Изобилия

— Вознесенский, до того как его самого Сталин в 49-м убрал. Эмиль погасил сигарету и тут же рассеянно закурил новую, размышляя о великом безмолвии, окутавшем советскую экономику, и о том, скольких ученых, работавших в этой области, никогда не выделявшихся, не делавших никаких демонстративных жестов вроде писем Сталину по поводу еретической книги, взяли и отсеяли; эти ученые спокойненько, без единого слова отбыли доживать свой недолгий век в вечной мерзлоте Норильска или на Колыме, несмотря на то что всеми силами старались избежать риска. Эта цепочка мыслей вызывала неприятные чувства; сейчас было самое время извиниться и отойти. Немчинов ждал, что он именно так и поступит, если пожелает. Смех, охвативший Эмиля прежде, давно успел пройти. Но что-то, видимо, оставалось: бесшабашный призрак той веселости, которую он чувствовал в начале беседы, неясное, стихийное желание, чтобы ощущение дополнительного простора для мышления не исчезло так же быстро, как появилось. Мысли его носились туда-сюда.

— Почему его не тронули? — сказал он наконец.

— Да, вот вопрос. В конце концов благие намерения в наш век — защита не особенно надежная. Не знаю. Может, просто везение. Может, потому что ему, скажем так, довелось немного поработать с академиком Соболевым, когда понадобилась кое-какая серьезная математика для вот этого вот, — Немчинов сжал свои старческие пальцы, потом распустил их, образовав грибовидное облако величиной с кулак, беззвучно произнеся “п-ф-ф”. — А за это положена пусть малая, но благодарность, а значит, и кое-какая свобода действий. А вот и он.

Леонид Витальевич успел выйти из дверей главного вхо да, защищавшего вестибюль от московских метелей тройным стеклом, и теперь отходил от занятой оживленной беседой группы. Эмиль с Немчиновым наблюдали, как он идет к ним по колоннаде, поддерживаемой согбенными каменными гигантами.

— Мое мнение таково, — сказал Немчинов спокойно, но в голосе его ясно чувствовалось, что дистанция уменьшается, — если вам не безразличны идеи, которые сегодня обсуждались, если вы хотите вернуть нашей экономике некое подобие рационального подхода, вы обязаны чувствовать себя в долгу перед Леонидом Витальевичем. Он создан для мира более разумного, ему нужна наша помощь — помощь тех, кто лучше вписывается в эту жизнь. Дружба с ним — своего рода опека. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.

— Понимаю, — сказал Эмиль.

— Хорошо. Молодец, Леня, молодец! По-моему, очень хорошо прошло. Ты ведь с Эмилем, кажется, не знаком?

— Нет, по-моему, — ответил Леонид Витальевич, ставя наземь свой портфель. — Работы ваши мне, конечно, известны, и потом… не мог я вас видеть в Институте электронных управляющих машин?

— Наверное, — согласился Эмиль, — когда я с перфокартами в руках в очереди к М-2 стоял. Да, я там время от времени кое-чем занимаюсь; мы пытаемся более полно отразить затраты на труд в модели межотраслевого баланса. Но сами знаете, как оно бывает. Ждешь машинного времени месяцами, наконец тебе его дают, причем в два часа ночи, а тут как назло какая-нибудь лампа летит, и вся система отключается.

Эмиль пока что не поддается на соблазны научной жизни, — сказал Немчинов. — Наверное, вот из-за таких случаев.

— На самом деле, — сказал Эмиль, — я пытался этому соблазну поддаться. Подал на перевод, чтобы заниматься научно-исследовательской работой на полную ставку, но заявлению не дали хода — старики в Комитете по труду не хотят меня отпускать. “Ладно тебе, наука — это же два дня работы и пять дней отдыха. Разве это жизнь для молодого парня?” Им бы только трудиться, не покладая рук, обложившись скрепками, все остальное не считается.

— А о том, чтобы на восток податься, вы не думали? — спросил Леонид Витальевич.

— На восток?

Эмилю на секунду показалось, что Леонид Витальевич каким-то образом угадал тему предыдущего разговора, уловил молекулу страха, болтающуюся в воздухе, на ветру.

— В Новосибирск, — объяснил Немчинов. — Новый академгородок, слышали? Леонид Витальевич туда переезжает в этом году с группой своих учеников, чтобы основать там лабораторию.

— Да, причем Академии удалось добиться специального указа, который дает освобождение от любой работы — от какой угодно, насколько я понимаю, — если вас хотят принять в Сибирское отделение. Если вам действительно хочется, может быть, стоит подумать.

— Условия весьма неплохие, — сказал Немчинов. — Отчеты можно размножать на ротапринте и рассылать без предварительного одобрения; новые журналы, если захотите открыть; коллеги достойные. Экономика, математика, биология, геология, автоматизация, физика. Парочка циклотронов, чтобы физикам было с чем поиграться; для всех остальных — компьютерный центр. Машинное время по требованию, говорят. Квартиры площадью в полгектара, в качестве компенсации за то, что жить придется на берегах Оби. Никаких, так сказать, национальных вопросов. И политическая поддержка, если будут полезные результаты. Надеемся, что кое-что из этого выйдет, то, что нам нужно.