Мне приснился кошмарный сон. Мне нужен визит к вам, доктор. Вы велели записывать сны, чтобы помнить их утром, но как такое забыть? И все равно запишу. Все лучше, чем не спать следующие шесть часов. Сон был из трех частей. В первой я проснулся во рву, стояло раннее утро. Я был мокрым, поэтому прижал ладони к телу, а когда отнял, на них была кровь. Я понял, что в меня стреляли. Я поднял глаза, и в этот момент на меня упало тело, и наступила темнота. Часть вторая: я тот, кто падает на человека во рву. Я чувствовал, как что-то вонзается мне в плечо, в ногу, живот и шею. Передо мной облако дыма, и легкий, как перышко, я падаю спиной на кого-то. А в третьей части я увидел, как незнакомый человек валится навзничь прямо передо мной… и руки у меня теплые, и воняет порохом, и я опускаю глаза… опускаю глаза… и в руках у меня автомат, а голос у меня за спиной кричит: «Nochmal»
[10]. Я понимаю, что это голос немецкого офицера в серой форме, которого я знаю и уважаю, и поворачиваюсь, когда все передо мной застит следующий в очереди, и все они — голые евреи, и не успеваю я понять, что делаю, как мой палец сам нажимает на курок, и евреи летят спиной, как птицы. А потом я проснулся, и когда опустил глаза, оказалось, что в руке у меня мой старый вставший хрен. Помоги мне, Господи. Господь мой и отцы моих предков, простите меня.4 ФЕВРАЛЯ, 04:15
Теперь я понимаю. Кошмар у меня из-за Принца. У нас состоялся престранный разговор вскоре после его великого интервью. Правду сказать, я совершенно не собирался с ним разговаривать. Я наткнулся на него в заднем коридорчике. Все мучившееся отдает Фатумом.
Я наткнулся на Принца, потому что пошел к звукооператорам кое-что дозаписать, а там произошло нечто, крайне меня встревожившее. Один мой старый продюсер, Рэдни Пласкин попросил наговорить несколько строчек о микронезийских целителях. Не самая лучшая работа Пласкина, твердая четверка с минусом — на мой взгляд. Несколько дней назад мы записали большую часть сюжета, но нужно было сдобрить все толикой повествовательного кетчупа, придать хотя бы видимость журналистского расследования. За прошедшие годы Пласкин обмяк, округлился и полысел, превратился в обитателя широких проспектов супермаркетов с дорогих окраин, но было время, когда его еще только наняли, тогда его расследования становились искрой, разжигавшей слушания в конгрессе. Но, надо отдать ему должное, моя проблема заключалась не в сюжете.