Страна клыков и когтей

После первых тридцати восьми названий в этом ряду лишь Нанкин дает возможный намек на ключ шифра. Жених Эвангелины вероятно тоже слышал часть этого перечня. Возможно, он поднялся на двадцатый этаж, что-то услышал или увидел, и тут его попытались убить; он старался кому-то сказать, но никто не понимал. Он старался объяснить матери. Она сама мне так говорила. Он очнулся и произнес одно слово «Нанкин», хотя никогда в жизни там не был. И бедолага Принц тоже, вероятно, знал, но его до смерти запугали. Теперь страшно и мне. И я не знаю, как и куда двигаться дальше. Чумной сопляк прав. Что я скажу полиции? А если не обращаться к властям, то я понятия не имею, как реагировать на эту угрозу, хотя, наверное, неплохо было бы несколько дней на работе не появляться. Уехать из города. Запереться в загородном доме. Сейчас ведь конец сезона. Можно сказаться больным. Ни при каких обстоятельствах не буду встречаться с этим преступником. Ни при каких обстоятельствах не увижусь с ним, пока не соберу больше фактов. Через стеклянную стену кабинета мне видно, как мимо, точно во сне, бредет монтажер Ремшнейдер, один из заболевших. Не сомневаюсь, он тоже слышал голос. Голос звучит в его голове, как и в моей, но он поддался ему, как поддался Принц. Теперь мне кое-что вспоминается — разговор, который был у меня прошлой весной с другим монтажером, Джулией Барнс, и внезапно возвращается и его суть: странный разговор об этническом наследии и Трансильвании. Она пыталась мне что-то рассказать, а я обратил все шутку, а после заболели монтажеры. Нутро мне подсказывает, что Джулия Барнс знает. Или знала. Если ее не заразили, она союзник.

P.S. На повестке дня — потрясения. Теперь администрация повела наступление на «Час», вероятно, почувствовала нашу уязвимость. Боб Роджерс назначил совещание на следующий понедельник. Продюсерам и корреспондентам предписано вернуться со всего света в Нью-Йорк, чтобы узнать о будущем «Часа». Это конец сезона и, если не ошибаюсь, конечная станция.

Книга XII АЛЬЯНС

43

Джулия Барнс держала все в себе — из последних сил, и то благодаря лишь тому, что эфирный сезон заканчивался, и продюсер, для которого она делала трудный заграничный сюжет, отсутствовал. Дни за окном ее спальни удлинялись. Иногда она пешком шла два десятка кварталов от своей квартиры в Челси, вдоль сверкающего Гудзона, мимо страшного провала к зданию на Вест-стрит. Ей удавалось выкраивать время, чтобы проводить его с сыновьями, даже посмотреть пару фильмов. Передышка в расписании питала ум и душу, заставляя испытывать то, что она всегда испытывала в это время года: жизнь существует и за стенами монтажной. Ее муж, вполне сносный повар, готовил сезонные блюда. Они встречались со старыми друзьями. «Да, — думала она каждое утро, идя по набережной, — я смогу пережить еще год».