Столкновение двух полководцев, схлестнувших свои армии, было просто грандиозным. Фигуры перемещались по доске с виртуозной ловкостью профессиональных стратегов, годами оттачивавших свои боевые знания. Но вот каждый из главнокомандующих, в силу своего характера, придерживался диаметрально противоположной тактики. Спокойный Сальвадор тратил в свой ход много времени, размышлял и прорабатывал разные варианты, вспоминал противодействие различным стратегиям, обдумывал варианты ходов далеко вперед, предполагал шаги оппонента, хладнокровно передвигал свои войска по полю. В моменты, где приходилось жертвовать фигурой ради дальнейшей комбинации, Монтеро задумывался ещё дольше, но после лишь одному ему понятных пасов руками и безумных движений губ ученый с флегматичным видом перемещал фигуру-смертника, отдавая ее под удар. Такая манера игры выводила француза из себя, буквально заставляя горячного Бернара вертеться на месте и постоянно поторапливать своего оппонента. Шатильон был быстр, решителен и бесстрашен. Он, словно в самом деле командующий армией, проводил стремительные фланговые атаки, неожиданные ходы и странные тактики, сбивающие и так чересчур сосредоточенного на четкости выполнения своих задумок испанца. Долго думать Шатильон не мог, все идеи приходили ему быстро и исполнялись незамедлительно, ставя противника в тупик неожиданными действиями. Бернар проводил горячные размены фигурами. Часто выходил из них победителем лишь вследствие того, что расчетливый Сальвадор предпочитал не ввязываться в стремительные дуэли, стараясь действовать аккуратно и не терять бойцов. На доске разворачивалась нешуточная битва эмоций, характеров и тактик. По лицу Сальвадора в момент битвы практически ничего нельзя было прочитать, ведь каждая его морщинка и ямочка выражали лишь безмолвное напряжение и недюжую работу аналитического аппарата. Совсем редко по его губам могла проскользнуть тень улыбки, или в глазах на долю секунды мог загореться отблеск упущенной возможности. Бернар, напротив, не стеснялся выражать обуреваемые им эмоции не только мимикой, но и широкими отрывистыми жестами. Нередко во время сражения были слышны его возгласы, наполненные нотками триумфа, которые подкреплялись подбрасыванием поверженной фигуры врага в воздух, или злобы, когда Сальвадору все же удавалось перехитрить его. Но холодный расчёт и четкая выверенность в купе с богатым опытом и знаниями часто брали верх над горячностью и решительностью, что досаждало нашему французу, обожающему побеждать своего ученого друга. Вот и эта партия разрешилась тем, что Бернар, закрыв лицо руками, со стоном отвернулся от доски, на которой проходила казнь короля его армии. Улыбающийся Сальвадор возглашал:
— На гильотину военного преступника, командующего темным войском наемных головорезов!
Француз, хоть и не могущий удержаться от смешка, с горечью в голосе театрально вторил:
— Умираю, но не сдаюсь! Принять погибель от рук разбойников, первыми напавших на мое праведное войско, люди сочтут за великий подвиг. Тем более мне удалось прикончить большую часть этой грязной шайки в обманчиво белых доспехах!