Страна людей

Орлов слушал и не мог оторвать своего внимания от этой песни. Она забиралась в голову, леденила душу, переворачивала мозги, заставляя учащенно биться немолодое раненое сердце, и вдруг он поймал себя на том, что поет вместе с остальными. Он стоял, смотрел по сторонам, слышал потрясающий хор и сам был его участником, был одним из этих посаженных, закрытых в подвалах и на стадионе, но поющих людей. Он был одним из них и теперь не представлял себя без этой песни, которая мощным облаком нависла над городом. То был глас народа, вопль арестованного города, крик души тысяч горожан, объединенных мощным порывом. И казалось, если бы песня вовремя не закончилась – рухнули бы стены и перегородки, закрывавшие этих немножко арестованных людей под гнетом бессмертной мелодии. Но, у каждой песни есть свой конец. И сколько бы ни было куплетов, как бы ее ни пели, останется лишь память и отголосок эха в душе каждого из этих, таких разных, таких безумных людей, которые лишь на мгновение стали единым целым – мелодией, несколькими нотами, паузами и тишиной…

– Пожалуй, мы немного переборщили, – подумал Орлов, постепенно приходя в себя.

– Наверное, легче петь с сумасшедшим МЭРом, чем наводить порядок и спасать город, – возразил он самому себе. – Хотя, МЭР теперь нужен им. Он им просто необходим. Этот чертов МЭР с голосом Шаляпина…

И уже совсем поздно, когда все разошлись и только сгоревшие автомобили на центральной площади напоминали о произошедшем, случилось еще одно незначительное событие. Событием и не назовешь, никто не узнал об этом и не услышал, но все же. На площадь вышла молодая женщина. Она поставила свечку в стеклянной баночке на булыжной мостовой, а рядом положила цветок. Зажгла эту свечку. Потом достала из футляра скрипку и заиграла. Город спал, спал стадион и подвалы, больница под наркозом смотрела беспокойные сны. А она все играла и играла. Эта музыка неслась куда-то высоко-высоко, к звездам, растворяясь в тишине ночного городка, который ничего не слышал. Хотя, может быть где-то в это позднее время рука художника водила кистью по полотну, а другая рука ласкала младенца или любимую, в чьих-то беспокойных головах рождались стихи или гениальные формулы счастья и долголетия. Кто-то уже начинал бредить не разрушением на улицах и площадях, а великой мечтой разбудить этот мир и встретить рассвет всем вместе и совсем по-другому.

А на другой улице в это самое время раздался цокот конских копыт. Он приближался, и на площади появилась большая коричневая лошадь, может быть, не коричневая, а пегая или сероватая, с нелепыми пятнами на боках. Одно ухо ее было подернуто кверху, другое, как у собаки непонятной породы, загибалось вниз. Челюсти ее были приоткрыты, нижняя губа свисала, обнажая редкие зубы. Губа оттопыривалась и пришлепывала в такт ее звонких шагов. И только грива, как чудесное черное оперение, обрамляло ее длинную шею. И если не замечать реденький ободранный хвост и пестрые бока, только видеть эту черную копну, спускающуюся с головы к торсу, поневоле можно было залюбоваться. Грива совсем не вязалась с этой “красавицей”, ее как будто одолжили у другой лошади. Наверное, наша гостья выменяла ее у кого-то. Это неказистое нелепое существо с сильными ногами и гордой осанкой возникло ниоткуда. Лошадь уселась недалеко от скрипачки, больше не цокая по земле копытами и не разрушая тишину. Сидела и слушала. Женщина все играла и играла, а луна, освещая две фигурки, тоже слушала, устроившись на облаке поудобнее, словно боялась вздохнуть.

Глава 14

Утром Ивана Степановича разбудил громкий стук в дверь его кабинета. Он вскочил и, наскоро одевшись, открыл ее. На пороге стоял Орлов. Он поздоровался, прошелся по комнате и молча включил телевизор. На экране снова был МЭР. Он казался усталым, похудевшим, и только глаза его светились безумным огнем. МЭР говорил речь:

– … когда мы переплывали Одер, наши войска были изрядно потрепаны, но сила духа и боевой задор, близость скорой победы придавали нам силу и уверенность, которая тогда помогала… Как сейчас помню, я молодой генерал…

– Нужно спасать МЭРа, – только и сказал Орлов, умерив звук нескончаемого потока с экрана.

– Он снова говорит речь? – удивился Иван Степанович.

– Он еще не закончил предыдущую, – ответил Орлов, – говорит уже сутки.

– Тогда пусть поговорит еще, мне нужно сделать обход, – сказал доктор.

А пациенты городской клиники, проснувшись, активно продолжили свою жизнь и вчерашние бдения. Особенно были угнетены те, которые не могли жить без телевизора. Они переключали с канала на канал, рычали, плакали, пытались броситься на говорящую голову МЭРа и достать ее из вожделенного ящика, который не показывал больше их любимые сериалы и столь необходимые для жизни и здоровья криминальные новости…

– Да, пора спасать МЭРа и мою больницу тоже, – наконец, согласился врач.