Страна, о которой знали все

— Ну вот видишь. Запомни официальную версию, с которой ознакомлены компетентные лица в правительстве и руководство управления. «Гванерония» была грандиозной операцией по дезинформации агентуры красных. В рамках глобальной стратегии. Вот, почитай речь президента. Кстати, пикантная новость — в штат нашего управления зачислен специалист-географ. На всякий случай…

Речь президента была эффектной и запоминающейся, особенно концовка. «Что ж, наши друзья проиграли, — сказал президент. — Случается и такое. Мы забудем Гванеронию навсегда, словно ее и не было…»

Писали и о нас с Райли — обозреватели единодушно сходились на том, что лично нас ни в чем нельзя упрекнуть, мы сделали все, что могли, а вот военные и правительства проморгали, если бы они отправили туда больше оружия или решились высадить нашу морскую пехоту, кто знает, чем кончилось бы.

Что ж, подведем итоги, сказал я себе. Самое время. На этой операции я приобрел более двадцати миллионов, повышение, погоны полковника и орден. А потери? Можно ли назвать в числе моих утрат только женщину, которую я любил, или надо считать все, что произошло, всех, кто получил пулю в спину или в лоб?

Сначала в сумасшедший дом угодил безобидный старичок Корбишли, правдолюбец и идеалист. Потом застрелили принятых за… да черт его знает, за кого — Дика и Логана. И единственную женщину, которую я был в состоянии любить. Убили Дорана и Крэга, где-то в загородном коттедже вытряхнули душу из профессора Мтагари, знаменитого африканского химика, что-то там эпохальное синтезировавшего, потом был выпускник привилегированного колледжа полковник Бленгенторн и один из людей майора Ехлуми, и Бэйб. Девять человек. Двух из них застрелил я сам, и всех убил наш призрак. Теперь совершенно точно знаю, что уверенность в себе и нашем мире я потерял. Понял, что и призраки способны убивать не хуже, чем живые. Понял, какие же мы сволочи — вся наша контора. Так каков итог и в чем он заключается? Или я буду продолжать как миленький играть с нашими бумажками?

— Ну что ты набычился? — спросил Райли. — Брось. Все обошлось, все довольны. А что до… время лечит и не такие раны, милый Патрик, особенно если пользуется микстурой из денег, орденов и званий. Хвост трубой, полковник, ты еще генералом будешь, ведь эта история доказывает и то, что мы с тобой — чертовски ловкие и хваткие ребята, руководство не может того не оценить…

— Слушай, Тэд, — сказал я, — твой папаша был проповедником, ты хорошо знаешь Библию, сам говорил.

— Ну еще бы, — сказал Райли. — Знаешь, как он меня, бывало, драл.

— Это там у Экклезиаста сказано про ветер?

— Э-э… Всему свое время и время всякой вещи под небом… Нет, не то. Ага, вот! Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.

— Вот именно, — сказал я. — Переходит на круги свои… Теперь мы с тобой знаем, что такое возможно, теперь нам с тобой будет очень страшно, и этот страх засядет в нас до смерти.

— Ерунда, — сказал он.

— Нет, — сказал я. — А вдруг сейчас зазвонит телефон и нам сообщат, что, по данным наших союзников или министерства обороны, некий майор Мтабуне объединил отступающие разрозненные подразделения мятежников и начал наступление на столицу? Если снова разыграется нечто похожее? Ты же сам сказал как-то, что не одни мы такие умные. Вдруг — новый фантом, еще более страшный, и новые правила игры, которых мы не знаем?

И телефон действительно зазвонил, скорее всего, даже наверняка, звонили по поводу чего-нибудь обыденного и все же, все же… Райли протянул было руку к трубке, но не взял ее, оглянулся на меня, что-. то мелькнуло на его лице, и я мог бы поклясться, что это страх, если бы не знал, что он ничего и никого не боится.

Машина неслась по городу, мелькали дома, прохожие, сверкали вывески, мигали светофоры, а мы сидели на широком мягком сиденье, и перед нами на расстоянии вытянутой руки надрывался заливисто телефон, но ни я, ни Райли не смели протянуть руку.

1979 г.