Страна поднимается

Когда он был совсем еще мал, дядюшка Тхиенг поднял восстание против француза, вся деревня Конгхоа ушла в горы, и целый год пришлось землякам обходиться без соли. Нуп и тогда маялся от соляного голода. Люди стали похожи на привидения, их трясло, словно листья на тонкой ветке, шатало словно былинки на ветру. С тех пор миновал не один десяток лет, а соляного голода больше не было. Раньше хоть и запрещал француз торговать солью, все же удавалось по горным тропам спускаться на равнину и покупать ее у киней. Но теперь, когда Кэм и Зунг с солдатами ушли, француз обложил деревню со всех сторон: куда ни пойдешь, всюду укрепления, дозоры, засады, не осталось ни тропы, ни дороги, по которой бы можно было спуститься за солью. Прочие же деревни — Валапг, Дета, Копгми, Конгма, Конгзианг, Харо… они согласились гнуть спину на француза, и им продали соль. Француз понаставил везде управителей да начальников, опять обложил всех податью. Потом он велел подонку Тю Ру, волостному начальнику из деревни Део, обойти все окрестные селенья.

— Больно ул; в Конгхоа народ твердолобый! — объявлял он во всеуслышанье. — Велено никому не давать этим упрямцам соли. Узнаю, что кто-то нарушил запрет, сразу скажу французу. Перебьет всю деревню за милую душу. А бунтовщики, увидите сами, без соли быстро образумятся.

Речи эти дошли до Конгхоа — будто на каждого выплеснули по черпаку холодной воды. Деревня взбудоражилась. Тем временем француз стал рыскать вокруг Конгхоа. Ослабевшие от соляного голода парни из молодежного отряда не смогли отогнать его, бежали, а двое, Конг и Нинь, попали в лапы к карателям. Обоих бросили в тюрьму в Хатаме. А в Конгхоа явился человек, посланный французом, и предложил народу сдаться…

Всю ночь Нуп не мог заснуть. Звонко гудели комары. Слышно было, как буйвол, привязанный к свае в подполе, обмахивался хвостом. Стоило Нупу смежить веки, и перед ним тотчас являлись Нинь и Конг. Он открывал глаза, и слезы начинали душить его. В поле среди деревенских парней Нинь и Конг всегда были первыми работниками. Экая напасть! Как выручить их?

Соседи одолевали Нупа и дядюшку Па одним и тем же вопросом:

— Ну, что скажете, председатель, и ты, командир? Так и бросим Конга с Нинем на произвол судьбы?

Матери обоих все время плакали. Сердце Нупа разрывалось от жалости. Но что было делать? Может, чтобы спасти их, стоит и уступить? Послать людей на работы, платить подати? Нет, невозможно. Покоримся — потом погибнем все до единого. Ну, а этих двоих уже не вернуть. Чертов француз! Взять бы самострелы да и напасть на него…

Нуп вспомнил Кэма. Где же солдаты и партийцы! Почему не приходят? А дядюшка Хо — в Ханое ли он еще? Знает ли, что деревня Конгхоа по-прежнему бьется с французом?

Буйвол снова начал обмахиваться хвостом, отгоняя гудевшее комарье. Заплакал малыш: у матери — она давно не ела соли — пропало молоко. Полночь, а он все плачет… Да разве тут уснешь! Нуп встал и вышел за дверь. Он глянул на небо, в вышине мерцали госпожи звезды. Луны не было.

— Ты куда это, сынок?

— И вы, мама, не спите? Пойду отыщу дядюшку Па, обсудим, как выручить Ниия и Конга.

Старый Па тоже не спал.

— Ничего не поделаешь, Нуп, — сказал он, — придется, видно, идти гнуть спину на француза.

— Нет, ни за что! Вернемся — нам конец… Француз, он знает: деревня Конгхоа кормила солдат, построила им дома, склады, да вдобавок еще сама взялась за оружие. Там нас бросят в тюрьму и перережут всех до единого.

Но пятеро близких родичей Ниня и Конга, не послушавшись Нупа, тайком ушли и сдались французу. Их не было три дня и три ночи, на четвертый день вернулись лишь трое. Они стенали и плакали в голос. И вскоре вместе с ними плакала вся деревня.

— Солдаты французские, — рассказали они, — схватили ножи, отрезали нашим носы и уши, рубили руки. Четверых убили — Ниня и Конга тоже, а мы, перепуганные насмерть, чудом улизнули, и вот — вернулись домой.

Нуп, крепко зажмурясь, пытался сдержать слезы, но они сочились из глаз и бежали по мокрым щекам.

— Я ли не предупреждал вас, — произнес он наконец, — сдаться французу — верная гибель.

…А сейчас Нуп сидит на валуне. Он вспоминает Ниня с Конгом, вспоминает Она и Нгая. Где-то лежат их кости? Умерли безносыми, безрукими!

Ярость душит его. Он хватает самострел, вскакивает, ноги больше не дрожат. Сорвав с дерева лист, он сует его в рот и жует, покуда не пронимает горечь. Надо идти к людям и бить, бить француза! Разве не говорил Кэм: «Если француз пришел сюда с винтовкой, чтоб убивать нас и захватить нашу землю, нам остается одно — взять копья, секиры, самострелы, в бою отвоевать свою землю. Другого пути нет!..» Нуп идет собирать народ. Проклятый француз, откуда ты взялся?! Зачем явился сюда? Зачем отнимаешь землю бана, убиваешь людей бана, не даешь им обзавестись ни солью, ни платьем, ни доброю пашней?!

* * *

— Неужто людям Конгхоа бросать и эту деревню?

— Да, оставляем ее.

— Куда же теперь бежать?

— Уйдем на гору Тьылэй. Вот где не счесть крутых ущелий, глубоких пещер, высоких скал, вековых деревьев. Там и поставим жилье. А нагрянет француз — отобьемся…