Галбац закончил песню, отзвучали звуки чунгура и бубна. За это время несколько пар молодых глаз успело незаметно обменяться многозначительными взглядами. Ведь несмотря на то, что события, о которых пелось в старинных балладах, уже не обсуждались, настолько они были хорошо знакомы и близки, но в глубине души они многое бередили и продолжали бить журчащими родниками в крови молодых юношей и девушек, заманивая и увлекая их куда-то. «А теперь спой о Хочбаре!» — кричали восторженные слушатели со всех сторон. И певец с удовольствием запел знаменитую балладу о гибели героя-разбойника, продолжавшего вечно жить в сердцах народа.
«Однажды к абреку *
Хочбару из Гидатля прибыл посыльный от хунзахского нуцала * с приглашением в гости. Герой дал обещание приехать.Но его старая мать предупредила его: „Не лезь в петлю, сын мой! Хан — твой враг. Ему ничего не стоит убить тебя. Ведь ты причинил ему столько неприятностей. Я предчувствую беду!“
На что Хочбар ответил: „Это женский хабар! {48}
Ведь хан мужчина. Он, конечно, охотно лишил бы меня жизни, но не тогда же, когда я буду его гостем. И даже если ты права, я должен поехать, иначе они подумают, что я трус. А это позорно для меня. Встань же, выбери из моих трофеев кольцо для жены хана и коня для самого хана, моего кунака!“Старуха послушалась, и Хочбар поскакал в гордом одиночестве, без сопровождения телохранителей, на своем любимом белом коне в сторону Хунзаха.
Когда он добрался до цели, то увидел, как мужчины и женщины, старики и дети отовсюду несли и складывали поленья и сухие ветки. Не обратив на это особого внимания, он въехал во двор хана, и тут же был схвачен слугами, которые стащили его с коня и связали. Тут подошел хан. „Наконец-то ты у меня в руках, абрек. Ты попался в ловушку, и я велю тебя сжечь живьем!“ — воскликнул он. Хочбар молчал.
Когда его закованного привели на площадь, наступила ночь, и костер был заложен. Люди с горящими факелами подошли к поленнице, и тут же вспыхнули языки пламени. Хочбар заметил наверху свое оружие и свой щит, все было сломано, его любимый белый конь был убит. Ханские слуги хотели бросить Хочбара в огонь, но тут хан воскликнул: „Стойте! Вот еще что! О твоем голосе, абрек, ходит слава. Говорят, что нет тебе в этом равных. А ну-ка, спой напоследок, Хочбар! Развлеки нас!“
Толпа смотрела со страхом, но Хочбар молчал. Хан засмеялся: „Ну же, почему ты не начинаешь, абрек? Может быть, у тебя от страха голос пропал?“
Хочбар спокойно сказал: „Как я могу петь со связанными руками? Развяжите меня и дайте мне чунгур. Только так я смогу по-настоящему спеть!“
И тут Хочбар, стоя перед огненной стеной, ударил по струнам и запел громким и чистым голосом: „Слушайте меня, вы, пришедшие увидеть мою смерть. Знаете ли вы, кто я? Я хочу сказать вам об этом. Я тот, кто крал ваш скот на глазах у пастухов. Я тот, кто брал ваших невест за день до свадьбы. Я тот, кто объезжал ваших лучших лошадей. Я тот, кто оставлял ваших жен вдовами, а ваших детей сиротами. А кто перерезал сухожилия твоей любимой лошади на пастбище, хан? А кто украл у твоей жены красные штаны, хан? Кто нанес тебе такой позор, кунак? Это был я, Хочбар из Гидатля!“
И с этими словами он отбросил от себя чунгур, схватил руками обоих сыновей хана, стоявших впереди и с любопытством ожидавших предстоящей казни, и прыгнул с ними в огонь.
Раздался ужасный крик, толпа разбежалась, хан остался один. Хочбар стоял в пламени, не выпуская детей из сильных рук. „Плачьте! — продолжал он петь,— плачьте и кричите, трусливое исчадие трусливого отца, нарушившего правило гостеприимства. Мне не жаль вас, змеиное отродье! Жаль мне только моего белого коня, он был благородных кровей!“
Хочбар пел во весь голос и умер с песней на устах».
Раздались одобрительные возгласы, присутствующие выражали свою глубокую признательность замечательному певцу. А вот баллада, которую он собирался сейчас исполнить, настраивала людей на более печальный лад. Певец взмахнул бубном, привел его в движение и таинственным шепотом начал свой рассказ: