Страна последних рыцарей

Меня тогда не было дома, я поехал с разрешения Мохамы в первую поездку по миру, а именно в Германию. Приехав в Мюнхен и поступив здесь в художественную академию, я только начал привыкать к чужбине, как вдруг в мире начались такие потрясения, что я вынужден был вновь вернуться домой. Вместе со многими русскими я выехал морем из Англии в Архангельск. Это была очень тревожная поездка, так как в любое время корабль мог столкнуться с миной и уйти на дно, как это ежедневно происходило с другими судами.

Я был слишком молод, чтобы серьезно задумываться об опасности, угрожающей моей жизни. Ведь я вырос в таком мире, где мысли о борьбе, смерти и вооруженном сопротивлении постоянно носились в воздухе, и поэтому овладевшее всеми умами слово «война» не было для меня чем-то ужасным и пугающе незнакомым, как для жителей Западной Европы, а скорее связывалось с понятием бесчеловечности. На то, что мои спутники говорили только об этом, я уже не обращал внимания. Если женщины делились своими страхами и опасениями, то это было свойственно их натуре, к тому же они не переставали вечерами краситься и кружиться под звуки веселой музыки, так что в целом на нашем красивом большом корабле было весело и интересно.

Однажды ночью — где-то между Северным мысом и Архангельском — я лежал в своей каюте, и мне приснилось, что я приехал домой. Я встретил Бари, младшего брата, спросил его, не ранен ли Мохама в сражении? Да, кивнул он, это действительно произошло, но не только с ним, но и с двоюродным братом Алтаем. Потом я вдруг в страхе спросил о Абдул-Заире, третьем брате. Он очень болен и ушел, чтобы отдохнуть, ответил Бари и отвел глаза, в которых я заметил слезы. И тут он признался, что Заир уже давно умер, еще до начала войны, но никто не захотел мне об этом писать на чужбину. Меня охватил сильный страх, я проснулся, и беспокойные мысли о Заире больше не покидали меня, пока мы, вопреки всем опасениям, не добрались до Архангельска, и пока я после долгой девятидневной поездки не прибыл поездом в Петровск ^{60}.

Тут меня ожидал Бари с несколькими земляками. Как только я увидел его лицо, мне стало ясно, что мой сон оказался правдой, и все, что он отвечал на мои вопросы, почти слово в слово было повторением нашего разговора во сне. Моего веселого и приветливого брата Заира все любили за его доброту и красивый голос. И мне с ним бывало так легко и хорошо! И вот уже его нет с нами.

Он был юнкером Александровского военного училища в Москве. Но перед самым получением офицерского чина, на торжественном вечере, где он неутомимо танцевал лезгинку, ему внезапно стало плохо, и его отвезли в больницу, а на следующий день он скончался от аппендицита, обнаруженного слишком поздно. После этого его тело перевезли из Москвы сначала в Петровск, затем в Темир-Хан-Шуру, откуда его из аула в аул до самого Чоха друзья несли на плечах. Траурную процессию всюду встречали с глубокой печалью, так как все, кто знал Заира, любили его за веселый нрав и восхищались им, потому что он так красиво пел и танцевал. Вот так ушел Заир к своим отцам, а ведь ему было всего 21 год.

Когда я после встречи с Бари направился в Чох и, наконец, спешился во дворе нашего дома и после долгого отсутствия перешагнул родной порог, навстречу мне вышла сестра Айшат, взяла мою руку и обняла за плечо. Она держала траур по Заиру, но в ее черном платье не было для меня ничего необычного, так как из-за большого тухума, увеличивавшегося за счет женитьб и замужеств, всегда было по кому его носить, и поэтому я редко видел наших женщин одетыми в другие цвета. Чтобы еще раз, вместе со мной, вспомнить ушедшего от нас брата, к нам пришли плакальщицы, а затем мы все вместе посетили его могилу.