Доклад принадлежит в основном самому Хрущёву: он изрядно отступил от текста, согласованного с коллегами, и даже переврал некоторые числовые данные из сводок, подготовленных спецслужбами. Современные исследователи пришли к выводу: основная масса негатива, включённого лично Хрущёвым в доклад, списана с деяний и черт характера самого Хрущёва и многих его соучастников по Большому Террору (с конца июня 1937-го по середину ноября 1938-го). К сожалению, значительная часть документов, способных однозначно подтвердить или опровергнуть этот вывод, уничтожена в годы, когда Хрущёв руководил партией и правительством, тем не менее, уже сейчас ясно: всю эпоху правления Джугашвили надлежит изучать заново. Мы по возможности употребляем здесь фамилию, полученную вождём при рождении, а не его партийный псевдоним, именно ради того, чтобы отделить подлинную личность от позднейшего образа, сформированного при активном участии множества людей и структур, не заинтересованных в достоверной исторической картине.
Чтобы оценить важность этой достоверности, отметим: опора на явно искажённый образ повлекла цепочку событий, завершившуюся распадом нашей страны. Конечно, было тому и множество иных причин. Но заблуждения в оценке прошлого немало способствовали ошибкам выбора пути в будущее.
Один из нас, будучи политическим обозревателем пресс-центра ЦК ВЛКСМ, в качестве фронтового корреспондента побывал во всех горячих точках, возникших в процессе распада Союза, и видел первую пролитую при этом кровь. Вторую кровь – в октябре 1993-го, при столкновении законодательной и исполнительной власти Российской Федерации – мы оба видели, по счастью, только по телевизору. Но сейчас нарастает третье кровопролитие – на почве государственного переворота 2914.02.22 в Киеве. Неужто кровоточащие раны на теле нашей общей страны так и не срастутся?
Великие дела творятся по великим планам
Советская власть, как известно, была необычайно изобретательна по части доставления своим гражданам разнообразнейших жизненных сложностей. Даже тех, чью судьбу на несколько лет вперёд уже определил суд или иные уполномоченные тогдашним законом лица и органы, власть не оставляла в покое, а направляла на грандиозные стройки – от Беломорско-Балтийского канала, запечатлённого на популярных папиросах, до Норильска, по сей день обеспечивающего процветание то ли Прохорова, то ли Потанина, то ли ещё кого-то из сверхсметного множества перекупщиков.
Более того, власть ухитрялась не оставлять в покое даже творческие личности. Например, арестованные (в основном – в связи с авариями, увы, весьма вероятными при тогдашнем уровне развития техники) авиаконструкторы попадали в закрытые конструкторские бюро, где создавали новые машины с учётом накопленного печального опыта.
Всё это, разумеется, в высшей степени негуманно. Куда рукопожатнее сдавать заключённых в аренду частным фирмам, как с незапамятных времён и по сей день принято в англосаксонской юриспруденции. Или просто содержать их в жизнеобеспечивающих (в меру возможностей страны пребывания) условиях, предоставляя право самостоятельно сходить с ума от безделья.
Недаром США закрыли большинству советских товаров вход на свой рынок, ибо при их производстве применялся принудительный труд (так, лесоповал – одно из популярнейших занятий советских заключённых, содержащихся в местах, где более полезных дел не найти). Правда, в 1928–31-м страстный коллекционер живописи министр финансов Меллон купил – да ещё не с аукциона, а по экспертной оценке – с десяток шедевров Эрмитажа, и советские товары оказались немедленно признаны произведенными свободно, а потому допустимыми к импорту в США. Вышел некоторый скандал, Меллон даже завещал государству всю свою коллекцию и десяток миллионов тогдашних долларов (в пересчёте через золото – 800–900 миллионов нынешних) на строительство Национальной галереи искусств в Вашингтоне. Но советская продукция на американском рынке с тех пор продаётся без оглядки на заключённых.
Оно и понятно. Труд заключённого обходится – с учётом расходов на его охрану – заметно дороже труда соответствующего вольнонаёмного работника. Только англоамериканские коммерсанты считают иначе, поскольку арендуют заключённых за гроши, оставляя государству расходы на охрану.