Баскаков отсутствовал еще около часа, в течение которого его жена успела сорвать с дочери всю одежду и, смочив керосином, сжечь в печи, кроме того, она волоком вытащила ее из дома, помыла холодной водой, одела в чистое, повязав на голову косынку, скрывшую царапину на лбу и уложила в постель. Так что, когда Баскаков вошел в дом, он был встречен тяжелой, неподвижной тишиной, в которой, казалось, каждый звук принял бы видимые очертания, а крик вспыхнул бы огнем. Жене он ничего не сказал, а она молча на крыла на стол, и потом уже, когда он повесил на вешалку шляпу, вымыл руки и сел за стол, она, наливая в жестяную кружку парное молоко, сказала ему - наша девочка заболела; он только посмотрел на нее, приподняв одну бровь, продолжая молча жевать; она сказала - это все жара проклятая - и отвернувшись к плите, сказала - завтра все пройдет - и сказала - жара проклятая; он опять ничего не сказал, ел молча больше не отрывая глаз от тарелки, погруженный в мысли о старшем брате и она больше ничего не сказала. Потом он встал, отодвинув тарелку, и прошел в другую комнату, где под легким покрывалом лежала их дочь; на секунду за державшись в дверях, но увидев, что она не спит, подо шел к кровати и, глядя на белое, изможденное лицо, протянул темную руку, положил ладонь ей на лоб и едва шевельнув губами сказал - температуры нет - и спросил - что с тобой?; а она сказала - ничего - и, совладав со спазмами в горле, сказала - ничего - и сказала голова болит; он убрал руку и сказал - спи; тогда она покорно, устало закрыла глаза, но лишь он вышел, ее глаза открылись.
А потом, уже под вечер, когда его жена благодарила бога за то, что подходит к концу этот проклятый день и просила, чтобы темнота ночи лишила всех памяти, к Баскакову пришел старший брат. Минут пять они тихо разговаривали, стоя у окна друг против друга, потом старший брат, увидев жену Баскакова, спросил ее что с вашей дочерью? - и ровным голосом спросил что-нибудь случилось?; а она ему сказала - ничего, она спит - и сказала - нездоровится, ничего страшного - а потом сказала - завтра все пройдет; старший брат неотрывно смотрел на нее, а потом спросил - да? - и смотрел на нее, и еще раз спросил - да? - и сказал - ну, хорошо. Как только дверь за ним закрылась, она чужим, мертвым голосом спросила Баскакова - зачем он при ходил, зачем? - и спросила глухо, неуверенно - что он тебе сказал?; Баскаков сказал - он сказал, чтоб я не спешил с выплатой по распискам, сказал чтоб за три года выплатил - и хмуро сказал - чтоб не спешил; тогда она схватила его за рукав пиджака и, заглядывая ему в лицо, почти шепотом, судорожно выдыхая застревающий в горле воздух, спросила - и больше ничего? - и спросила - больше ничего?; он сказал - больше ничего.
Между тем, в поселке ждали, что будет, вернее, как это будет, уверенные в том, что это будет; бродили в замкнутом кругу ожидания, глотая раскаленный воз дух августовского дня, ставший единственной пищей этого воскресенья для большинства из них, а сосед Баскакова, вознамерившись, видимо, разорвать замкнутый круг посредством физического действия, в тот же день зарезал черного козла, содрал с него шкуру, освободил кости от мяса и сухожилий и сложил кости в холщевый мешок, а когда жена испуганно и возмущенно спросила, зачем он это сделал и для чего ему понадобились кости козла, он мрачно сказал - в могилу той сволочи - но и, проделав все это, он вынужден был признать, что ему так и не удалось разорвать замкнутый круг ожидания, не удалось даже его покинуть; и по мере того, как воскресенье погружалось в горя чую темноту ночного времени, они все чаще спрашивали себя, уж не приснился ли им этот день, не был ли он сном - предостережением. Однако, когда глубокой ночью, школьный учитель, терзаемый бессонницей, обычной для людей творческого склада, встал с ненавистной кровати и, плеснув в стакан розового портвейна, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, пил его, стоя у окна, он увидел вдалеке тускло светящуюся точку, мерцавшую где-то у соснового бора, но поначалу не придал этому значения, так как решил, что это лампочка на водонапорной башне, но вскоре заметил, что точка эта мало-помалу растет, движется по направлению к поселку со скоростью бегущего человека; и в траектории движения светящегося тела ему почудилось нечто знакомое, нечто виденное им совсем недавно, а потом он с ужасом начал разбирать очертания бегущей женской фигуры, мерцание стройных ног и рук, мерцание развивающихся волос, а затем светящийся фантом женского тела в натуральную величину промелькнул мимо его дома, точно так же, как про мелькнула в полдень дочь Баскакова в своем грязном, разодранном платье. И тогда школьный учитель наша рил на подоконнике спички, зажег трясущимися рука ми одну из них и зажмурившись от боли, погасил ее об язык, твердо уверенный, что немедленно проснется, но когда он открыл глаза, оказалось, что он все так же стоит у окна, глядя на стакан розового портвейна, со спичками в руке, обожженным языком и привкусом серы во рту.