Страна Семи Трав

— Позвольте, а это что? — В изумлении он указал на кучу окурков, лежавших на подоконнике. — Не спали всю ночь? Заболели? Что с вами?

— Потом объясню… Ответьте-ка на один вопрос. Заполнены ли штаты вашей экспедиции?

— Ну, экспедиция — это громко сказано. Еду, собственно, я один. В Новотундринске найму проводника, подсобных рабочих, если понадобятся.

— Мог бы вам рекомендовать рабочего. Исполнительный. Непьющий. Бывал в Арктике. Ручаюсь за него, как за самого себя…

— Не знаю, право, — пробормотал Савчук, с сомнением глядя на меня. — К чему мне везти его из Москвы? Да кто он?

Я поклонился.

— Вы шутите! — Савчук уронил полотенце. — Подсобным рабочим? Вы? Но ведь вы кандидат наук, были начальником полярной станции!

— Устроит любая должность, лишь бы ехать с вами.

— Вы же едете в Сочи! Отпускник!

— Проведу отпуск на Таймыре.

— Нет, вы смеетесь надо мной! — сказал Савчук плачущим голосом.

— Уверяю вас, никогда не говорил более серьезно.

— Конечно, очень рад… И в Институте этнографии не будет возражений. Но я не могу понять, уяснить… В театре и в музее вы были настроены совсем иначе.

— Да, правильно. Решение оформилось позже, этой ночью.

Я сгреб окурки с подоконника и аккуратно высыпал в мусорный ящик.

— Когда же мы едем?

— Вылет назначен на десять часов. Но хотя бы вкратце, Алексей Петрович, в двух словах…

Через стену донесся голос диктора, объявлявшего погоду:

— Ночью на Земле Ветлугина — тридцать пять градусов мороза, в Нарьян-Маре — двадцать восемь…

Я повернулся к Савчуку.

— Видите ли, уважаемый Владимир Осипович, — сказал я, — не исключено, что автором записки на бересте был мой учитель географии, понаслышке известный вам, — Петр Арианович Ветлугин…

5. На Таймыр!

Ну и что из того, что на Земле Ветлугина тридцать пять градусов, а в Нарьян-Маре — двадцать восемь? Нужды нет! Летим на Север, в Арктику!.. От вращающегося пропеллера вихрь поднялся на аэродроме. Савчук, стоящий на земле внизу, что-то кричит мне, азартно размахивая руками, но за ревом мотора не слышно ничего.

— Подать? — переспрашиваю я. — Что подать? Принять?..

Савчук сердится на мою непонятливость, азартнее прежнего размахивает руками. Он без шапки. Длинные прямые волосы его стоят дыбом. Полы пальто раздувает ветер.

— Ага! Мешок принять?

Я помогаю пилоту принять от Савчука мешок с баранками.

— Ф-фу!.. Ну, все как будто!

Пилот Жора укоризненно глядит на меня. С вылетом запоздали на три часа — и все по моей вине.

Что поделаешь! Не так просто изменить маршрут с Сочи на Таймыр, рывком развернуться чуть ли не на сто восемьдесят градусов!..

Только к тринадцати часам (вместо десяти!) все наконец уложено и улажено. Путевка возвращена в Управление полярных станций, майки, купленные для Сочи, спрятаны в гардероб до будущего лета, из чемоданов вместо маек извлечены видавшие виды рукавицы, свитер, шерстяные носки и прочее полярное обмундирование.

В управлении горячо поддержали мое решение лететь на Таймыр — имя Ветлугина говорило само за себя. Да, в конце концов, я ведь был вправе распоряжаться своим отпуском.

Лизе я дал телеграмму (потом оказалось, что та не застала Лизу на месте).

Неожиданно быстро уладился вопрос о должности. Директор Института этнографии оказался бывалым путешественником, привыкшим принимать решения на лету. Не будучи сибиреведом, он все же читал о Ветлугине и, когда я, представившись, принялся объяснять, почему так круто меняю маршрут, понял меня с полуслова.

— Только почему подсобным рабочим? — спросил он. — Это ни к чему. Ведь мы снабжаем Савчука рацией. Желаете сопровождать его в качестве радиста? Вы знаете радиодело?

На полярных зимовках практиковалось изучение смежных профессий, с тем чтобы в случае нужды один зимовщик мог заменить другого. В свое время я изучил радиодело.

— Вот и чудесно! — обрадовался директор. — Поезжайте радистом. Приказ будет отдан сегодня же.

Прощальные рукопожатия сопровождались самыми лестными для меня словами:

— Будем очень благодарны за помощь. Конечно, ваш ценный опыт и познания… Ваша репутация полярного путешественника…

Раскланиваясь, я решил, что директор института, наверное, увидел во мне няньку, в которой нуждается Савчук.

Но Савчук совсем не нуждался в няньке.

Уже на аэродроме он начал удивлять меня. Куда девались его неповоротливость и рассеянность! Он метался взад и вперед между машиной и самолетом, с легкостью перебрасывал свертки и чемоданы и даже прикрикнул на меня, когда я, зазевавшись, не успел подхватить на лету его богатырские болотные сапоги.

Я не обиделся. С рассвета этого дня владело мною ощущение какой-то радостной приподнятости.

Душа была уже в полете!..

А вскоре за душой последовало и тело. Со стуком захлопнулась дверца кабины, и аэродром с поспешно отбежавшими от самолета техниками, со стартером, державшим в руке флажок, с полосатой «колбасой», вытянувшейся по ветру, покатился назад и вниз.