Страна снов

Голлум не преувеличивала – они проехали Филдинг из конца в конец за пять минут. В центре находился коммерческий район с единственным перекрестком и горстка зданий разной степени обветшания. На Мейн-стрит было две заправки, церковь, винный магазин, парикмахерская, забегаловка с жареной курятиной, минимаркет и мегамаркет. На Сентрал-стрит имелись закусочная, аптека (закрытая по случаю субботы), «Севен-илевен», еще один винный магазин и «Мак», единственный в Филдинге бар, который все называли «“Мак” на Сентрал-стрит», будто в городишке был еще один одноименный бар. Через две мили от Сентрал-стрит, после короткого лоскутного одеяла полей, ферм и домишек, которые так и валились в грязь, стояла школа, куда детей водили с детского сада – и пока не бросят учебу.

В «Уолмарт» Деа не поехала – это тащиться до самого Блумингтона.

– Вуаля, – сказала она Коннору, когда впереди показалась школа. Парковка была почти пуста, и у дальней стены тренировались парни из школьной футбольной команды. – Конец экскурсии. Каковы впечатления?

– Мегамаркет понравился больше всего, – заявил Коннор. – Но минимаркету принадлежит почетное второе место.

Что в Конноре было хорошо, так это спокойствие. Он был слишком высоким для машины Мириам – очередного симулякра, копии «Фольксвагена»-«жука» с мотором сзади и прочим, но, сидя на переднем сиденье с коленями практически у подбородка, Коннор держался абсолютно непринужденно. Он даже не спросил, почему зеркало заднего вида заклеено изолентой, хотя у Деа было наготове объяснение: зеркало разбилось, ждут другое на замену.

– Я говорила: смотреть не на что, – произнесла она.

– Как сказать, – отозвался Коннор, глядя на нее так, что Деа отчего-то занервничала. Она снова завела машину и медленно выехала с парковки. Из-под колес вылетели султаны рыжей пыли. От ослепительного солнца было больно глазам. Деа порадовалась, что хоть кондиционер в машине новый.

– Итак, что я должен знать о филдингской школе? Секреты фирмы, скелеты в шкафу? – поинтересовался Коннор.

– Все школы одинаковы, – отозвалась Деа. – Не пререкайся с учителем, не ешь ленч, пока не остынет, не засни на истории.

Коннор засмеялся. Смех у него был прекрасный, как и улыбка. Смеясь, он становился в тысячу раз красивее.

– А ты много школ сменила?

– С пяток. – На самом деле Деа побывала в десяти школах и жила в двадцати штатах, но не хотела об этом рассказывать. – Мама не любит сидеть на одном месте, – добавила она, когда Коннор вытаращил глаза. – А ты?

– Отца сократили, – ответил он после небольшой заминки. – Мой дядя, отец Уилла, здешний полицейский. Он подбросил отцу заказ по ландшафтному дизайну. Раньше отец был учителем. А у мачехи здесь родственники.

Стало быть, женщина, которая распаковывала коробки на крыльце, – его мачеха. Деа ждала, что Коннор расскажет о родной матери, но он промолчал, и она не стала расспрашивать.

Он молчал, и Деа запаниковала, не зная, что сказать. У Коннора вдруг вырвалось:

– Какая открытая местность… Слишком много неба. – Почти сразу он рассмеялся: – Наверное, я просто привык к городу.

Деа понимала, о чем он говорит: здешнее небо походило на огромный открытый рот, грозящий поглотить тебя целиком.

– Откуда вы переехали?

– Из Чикаго.

– Я там жила недолго, – сообщила она. – В Линкольн-парк.

Коннор поглядел в окно.

– Значит, соседями были. Ну, куда теперь поедем?

Деа испытала невольное удовольствие. «Не доверяй ему, – зашептал тихий голос, голос ее логики. – Ты же знаешь, дело снова закончится разочарованием».

«А если нет? – упрямо возразил другой голос. – Может, у него четыре соска!»

Совершенно бредовая ситуация – Деа искренне надеялась, что у сидящего рядом парня четыре соска.

– Можно в Цинциннати, – сказала она. – Всего-то в двух часах. – Она пошутила, но в отражении в стекле, за которым проносилась коричнево-серая равнина, увидела, что Коннор улыбнулся.

– А поехали, – сказал он.

Ей было легко – почти слишком легко – открываться Коннору. Меньше чем через час Деа рассказала больше, чем кому-либо за всю жизнь, даже Голлум. У них оказались общие вкусы и словечки, которых оба не выносили, вроде «сливок» или «влаги». Разговор перескакивал от влюбленности Деа в старого наркомана до ее неприязни к бананам: тогда они с матерью несколько месяцев прожили возле военной базы в Джорджии. Там у матери был бойфренд – единственный на памяти Деа.

– Значит, ты живешь с матерью? – спросил Коннор. Деа почувствовала благодарность, что он не спросил прямо о ее отце. Ей было бы нечего ответить, кроме: «Ему очень идет красная рубашка-поло».

Она кивнула.

– А ты? Братья-сестры есть?

На щеках Коннора дернулись желваки.

– Нет. Уже нет. – Он забарабанил пальцами по приборной панели, впервые выдав дискомфорт. Деа не знала, посочувствовать или спросить, что произошло, но Коннор улыбнулся, и выражение давней боли пропало. – Ты правда терпеть не можешь бананы?

Деа испытала легкое разочарование, будто упустила возможность.

– Я их презираю, – уточнила она.

– А банановый хлеб?