Кедровая избушка Макаровых стоит на веселом месте – солнечной южной стороне Подковы. Ее двойное стекольное окно смотрит на юг, на Оскольчатый голец. Стоит обратить взгляд в окно, как величие и великолепие непоколебимой вершины будит сознание чарами красоты: взрывает сердце человека вдохновением, гордостью за единение с девственным уголком природы; душа так и стонет: «Мы никто по сравнению с этим миром!» Своим месторасположением промысловое зимовье обязано Ивану Макаровичу, отцу Макара Ивановича, который несколько лет искал место для избы по всему белогорью. Старый промысловик специально выбрал широкую луговую поляну с видом на голец: «Душу радует и погоду хорошо определяет». Только эти два объективных пояснения имеют второстепенное значение. Главное, здесь проходят миграционные пути соболя, проложены крестовые путики для ловли зверька, натоптаны богатые звериные тропы, выбиты природные солонцы на марала. А там, в недалекой чаще, между двух белков разлилось большое Рыбное озеро. Более полувека стоит тесненная толстостенная изба из шести кедровых накатов, и каждый год оправдывает себя добычей. По прошествии времени охотники два раза перекрывали колотую тесовую крышу. Ее равномерные, рубленные в новолуние, звенящие зрелостью сутунки до сего дня пахнут терпкой смолой. Гладкие, прибранные рубанком стены излучают в зимовье медовый цвет здоровья и долголетия.
Как всегда бывает в этот ранний час, Вера широко распахнула дверь зимовья, вышла на улицу, посмотрела по сторонам, улыбнулась Оскольчатому гольцу:
– Будь благословен, Батюшка Голец! Приветствую Тебя в добром здравии зарождающегося дня! Спасибо Тебе за продолжение жизни, постоянство и уверенность в завтрашнем дне! Благодарю Тебя за доброту Твою и помощь мне дарами Твоими! Прости меня за нарушение Твоего покоя! Да будут бесконечными годы, красота и щедрость Твои!
После обязательного ритуала Вера трижды, с поклоном, перекрестилась грандиозному пику, затем, во все стороны, избушке и склонила голову в немом ожидании ответа.
Казалось, весь мир замер во время короткой молитвы. Мертвая тишина сковала тайгу. Притихли мерзлые деревья, оцепенели глубокие распадки, широкие просторы подбелочья, закаменели хмурые горы, замерзли рубчатые перевалы. Далекие хребты поддержали святость общения скованным хороводом, ожидая, что ответит превосходящий голец. В этом было что-то мистическое, неотвратимо связующее: человек и природа; жизнь и вечность; существо и Величие. Понятные и необъяснимые законы жизни. Как бы ни была удивительна и своеобразна религия Веры, она была доступна только узкому окружению – тем, кто верил в присутствие духа у всего окружающего. Непосвященный человек, увидев подобное коленопреклонение, с удивлением мог покрутить у виска пальцем, здесь же поражаясь, почему женщине постоянно сопутствует удача на промысле?
Необъяснимые, удивительные явления в природе происходят всегда, везде. Скептик постоянно находит ржавую оценку происходящему. Было бы интересно видеть выражение лица того человека, когда вдруг после слов Веры и непродолжительной паузы среди мертвого царства вокруг вдруг подул в лицо женщины легкий теплый ветерок, с деревьев посыпалась кухта, а где-то там, под далекой острой вершиной Оскольчатого гольца, едва слышно вздохнул тяжелый, надувной снег.
Вера улыбнулась. Она знала, верила, что едва различимый вздох – это ответ на ее слова. Оскольчатый голец услышал ее, ответил добротой и покровительством. Так было всегда. Так есть сегодня. Надо надеяться, что так будет и завтра.
Настроение женщины поднялось. Она проворно запустила в холодный снег горячие руки, живо умылась, вытерла румяное, раскрасневшееся лицо сухим полотенцем, вернулась в зимовье, растопила печь. Старая глинобитка запищала жаром сухих кедровых поленьев. На чугунной плите загремел опаленный огнем чайник. В одноразовом котелке зашкворчала каша. Заученные движения не имели изъянов: все было отработано днями, годами, ничего лишнего. Воды налито столько, сколько можно выпить за один раз. Гречневая каша греется с таким расчетом, чтобы последняя ложка насытила желудок до обеда. Пища и кипяток должны быть всегда свежими и высококалорийными.
Легкий, но сытный завтрак длился не более двадцати минут. Покончив с кашей, Вера ополоснула посуду, прибрала на столе, уложила остатки продуктов в небольшой железный сундучок. Себе в котомку положила трехдневный запас еды: замороженные пельмени, пару вяленых хариусов и в мешочке сухарей. До дома оставалось пятьдесят километров – двухдневный переход на лыжах. Посередине находилась переходная избушечка, в которой можно ночевать. Так бывало всегда, когда Вера шла сюда, на базовую избу. Но назад за двенадцать часов можно было выйти однодневкой. Путь домой всегда короче в два раза, однако с собой всегда надо иметь запас еды, в дороге бывает всякое.
Последние минуты сборов наиболее тщательные. Поверх продуктов Вера уложила упакованных соболей, патрончики, капроновую сетку, фонарик, топорик, нож закрепила на поясе.