СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1951–1980 годы)

В пионерлагере в 12 лет ей впервые пришла мысль о смерти. Все спали, а она, как всегда, мечтала. И вдруг в ее детские мечты ворвалась страшная мысль: ведь когда-нибудь родители состарятся и умрут. Ведь умерла же бабушка Надежда! А потом… потом… Неужели и она, Ксеня, тоже умрет? Она заплакала так горько, как давно уже не плакала, разве когда родители зарезали Тегу. Впервые она ощутила себя почему-то жалкой и одинокой. Такой большой мир, так много людей, а она одна, и ей страшно, и некому ее пожалеть, обнять, поцеловать. Только бабушка Надя ласкала и миловала любимую внучку. Матери некогда было разводить нежности, она почему-то держала дочку в строгости, полагая, что так и надо воспитывать строптивую деточку. Ксеня тоже не ласкалась к родителям и дичилась, если кто-то из взрослых делал попытку ее погладить, допустим, по голове.

Примечание: ХХI век. Были в пионерлагере костры, были танцы для старших отрядов, но не было такого, как в фильме «Взвейтесь кострами, синие ночи!» Не было махрового блядства пионервожатых и даже начальницы пионерлагеря. Гнусное вранье! А книга Юрия Полякова «Гипсовый трубач»?

ПОЛЯКОВУ Ю.М., владельцу «Литгазеты»

Буржуй Поляков правит балом.
Литературка стала продажной.
Плати валютой, желательно, налом,
И все окей, пиит отважный!
Твои стихи, пардон, какашки,
В газете выдадут за гениальность.
Ну, ешьте, граждане, жрите, букашки!
И выходите потом в астральность.
Матерый хищник, он вас, овечек,
Накормит сытно протухшей пищей.
О, как доверчив ты, человечек!
Литературка ведь духом нища.
Литературка ведь стала гаже,
Желтее желтой поносной прессы.
Буржуй Поляков, ты сам продажен, (удар.
в фамилии на «я»)
Блюдешь бездарностей интересы.
Твой кент стал Тополь,
Вы оболгали все наше детство.
Засунуть горн бы в твою бы ж…,
А рядом Тополь, ну, по соседству.

В то последнее Ксенино лето к ней впервые пожаловали родители, чтобы навестить, а заодно продемонстрировать новое приобретение: бирюзовую «Волгу», последний кирпичик в пирамиде, именуемой достатком. Надо было видеть, как автомобиль – редкая и роскошная вещь по тем временам – возвысил родителей в собственных глазах, да и в глазах окружающих тоже. Даже походка у отца стала другой: он не шел, а шествовал – его распирало от гордости, от довольства собой. Ну, как же! В детстве – деревенская голытьба, ни одежды, ни обуви хорошей не имел, донашивая обноски старших братьев. Зато теперь! Ого-го-го, каких высот он достиг! Высокая должность, главный механик в большом гараже, достаток в доме, добротная одежда и предел мечты – собственная машина.

Отец мягкой чистой фланелькой смахивал одному ему видимые пылинки с кузова «Волги», обходя ее вроде бы небрежно и привычно со всех сторон, а на самом деле в глазах его сиял детский восторг, который он и не пытался скрывать. Мать усаживалась на переднее сиденье, расправляя старательно – двумя пальчиками – новое шифоновое платье с многочисленными оборочками. И выпрямлялась, устремив взор вперед и сделав губы бантиком. Этакая важная дама из высшего общества, бывшая босоногая, тоже деревенская девчонка. Как пелось в небезызвестной песне: «кто был никем, тот станет всем». До появления машины мать вела себя проще и не посматривала с таким, несколько высокомерным выражением лица на окружающих, ловя их завистливые или искренне восторженные взгляды, и не разговаривала таким, несколько снисходительным тоном, соблюдая дистанцию.

Родители забрали ее за несколько дней до окончания срока пребывания в пионерлагере в деревню под Красноярском, к тете Лизе, отцовской сестре. Через два года на третий они отправлялись из Норильска на курорт, но перед дальней дорогой обязательно навещали тетю Лизу – не потому, пожалуй, что отец сильно скучал по ней, а просто подышать целебным деревенским воздухом, попить парного молочка и поесть первых огурчиков с грядки. Теперь прибавилась более веская причина: в небольшом уютном сарайчике стояла «Волга». Пусть недолго, но покататься на ней, щегольнуть красавицей перед родственниками, которых и в деревне, и в городе было немало. Отец был родом из этих мест.