СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1980–1986 годы)

Укол был, вероятно, с более слабым наркотиком и дейст-вовал не так молниеносно как промедол, и Ксения, от возбуждения медленно плывущая в зыбкую легкость и невесомость, не без усилия пристроила в правой руке карандаш, левой прижала к груди тетрадку и начала выводить слабые каракули на первом листке в клеточку. Стихотворение уже созрело в ней, оно жило и стремилось, образуясь в слова и строки, запечатлеться на бумаге. Она записывала его с легкостью, не вдумываясь в содержание, в смысл, в то, почему она, женщина, вдруг пишет от мужского лица.

* * *

Мысли – черные листья,
Кружат, лишают сна.
Их листопад неистов–
Тянется из окна.
Что же случилось, что же?
Был я и наг, и бос…
Новой покрылся кожей,
Встал в исполинский рост.
Нет ли какого порока? –
Я вопрошаю, светл.
Я похожу на Бога,
Также люблю белый свет.
Благостный и неправый,
Всяк его уничтожит.
Словно ребенок малый,
Он мне всего дороже.

Последняя строка расплылась в глазах, и она уснула с мыслью: «Почему Бог?»

Странный образ, будто вырвавшийся из глубин подсознания. О Боге, вроде, она никогда серьезно не размышляла, хотя и читала «Жизнь Иисуса Христа» Ренана. Правда, подумала мельком, когда освоилась с мыслью, что она жива и, наверное, теперь уже не умрет, что, видно, Бог ее спас ради ребенка, а может, еще ради чего-то, что она не успела сделатьв своей жизни. И все.

В реанимации

Смутно помню чьи-то лица
В ореоле желтых ламп,
Шепот свой: – Воды, сестрица!..
Боль с восторгом пополам.
Правду с ложью пополам.
Как плела я небылицы!
Ну, а быль скрывала там,
Где умолкли мои птицы.
Где умолкли строки-птицы,
Напророча мне беду.
Смутно помню чьи-то лица
В полусне-полубреду.

Остальные стихи в тетрадке были то безысходные, когда она вспоминала прошлое, то оптимистические, когда боролась со смертью и побеждала.

* * *

Ну, судьба, проси пощады!
Ведь тебе меня вовек
Не сломать. А ты бы рада.
Но я сильный человек!
И на все твои удары,
И на все твои попытки
Мне плевать, хоть я страдала,
И сжигала боль улыбки.
Не поддамся – не надейся.
Выдержу и все приму.
А пока…
Ну, что ж, посмейся…
Все равно я верх возьму.
Мне теперь сам черт
Не страшен,
Я прошла все муки ада –
От бездонных ям до башен,
Черных башен злого взгляда.

Это было, похоже, ее теперешнее настоящее: борьба и терпение. Опять терпение. Будущее не сулило ей радости, и она старалась о нем не думать. То обстоятельство, что она будет жить, и, как уверяла ее Зинаида Павловна, даже есть реальная возможность не остаться инвалидом, не могло быть поводом для радости.

Тем более, что ей предстояло еще одно тяжкое испытание, правда, через месяц, не раньше – операция на бедре, так называемое штифтование, то есть, соединение костей с помощью штифта или пластины из нержавеющей стали. Могла ли она радоваться, если положительная возможность могла повлечь за собой отрицательную: она снова отправилась бы туда, откуда выкарабкалась с помощью врачей.

4

Как выяснилось впоследствии, после того, как с Ксенией побеседовала в течение часа известная врачпсихиатр Попова, пытаясь извлечь мотивы поступка пострадавшей, она пришла к выводу, что, с медицинской точки зрения, у Ксении была глубокая душевная депрессия, перешедшая в черную меланхолию, и она находилась на грани психического расстройства. Обида на мужа мгновенно переросла в нечто большее, глобальное, когда мутится разум, и человек не владеет собой: состояние, близкое к аффекту. Человек не контролирует свои действия, хотя со стороны кажется, что он действует вполне сознательно. На самом деле все его действия совершаются на уровне бессознатель-ных рефлексов.