Страна туманов

— Я служил науке, — сказал он, — а в ней без риска не обойтись, поэтому я не считаю, что меня можно в чем-то обвинять. И все же… все же у меня сегодня как-то особенно легко на душе!

Глава XVII В КОТОРОЙ ТУМАН ОКОНЧАТЕЛЬНО РАССЕИВАЕТСЯ

Мелоун лишился работы и обнаружил, что путь на Флит-стрит ему теперь заказан из-за распространившихся слухов о его независимой позиции. На его место в газету взяли молодого пьяницу-еврея, который сразу же завоевал популярность серией веселеньких статеек, посвященных проблемам спиритизма, от души сдобренных уверениями в непредвзятости и объективности подхода. Большой успех также имела его идея предложить пять тысяч фунтов духу, который угадает трех призеров предстоящего дерби, а также предпринятая им попытка доказать, что эктоплазма — это не что иное, как пивная пена, искусно спрятанная медиумом. Все эти его шутки еще на памяти читателей. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Челленджеру, с головой погруженному в свои эксперименты и воплощение самых дерзких своих замыслов, уже давно был нужен энергичный помощник со светлой головой, который вел бы его дела и контролировал использование изобретений. А таковых у профессора было предостаточно — плоды многих лет неустанного труда, они приносили неплохой доход, но за соблюдением авторских прав нужно постоянно следить. Автоматическое устройство, предупреждающее капитана о том, что корабль попал на мелководье, приспособление для отражения торпеды, новый и весьма экономичный способ выделения азота из воздуха, значительные усовершенствования беспроволочного телеграфа и оригинальный способ обогащения уранита, — все это было весьма прибыльно. Возмущенный поведением Корнелиуса, профессор вверил все эти дела будущему зятю, который ревниво охранял интересы патрона.

Сам Челленджер сильно изменился. Его знакомые и коллеги заметили перемену, хотя и не могли объяснить ее причин. Он стал скромнее, деликатнее, душевнее. Поборник научной методологии и точного знания, в глубине души он чувствовал, что долгие годы напрасно тратил силы, чиня препятствия попыткам человеческого разума разобраться в тайнах неведомого. Он сурово себя осуждал за прежние заблуждения, и произошедшая переоценка ценностей сильно изменила его. К тому же с присущей ему увлеченностью он погрузился в изучение трактатов по данной проблеме, и теперь, избавившись от прежних предрассудков, постигал выдающиеся труды Гейра, де Моргана, Крукса, Ломброзо, Баррета, Лоджа и многих других и поражался, как это он раньше мог полагать, что столь удивительное единодушие основывается на заблуждении. Страстный и открытый по натуре, он теперь стал отстаивать спиритуализм с тем же рвением и, как ни удивительно, с той же непримиримостью, с какой прежде его отвергал. Старый лев огрызался и рычал на тех, кого еще недавно считал единомышленниками.