Страна убитых птиц

Слабый разум, душно ворочающийся в тесных стенах черепа, может смириться с фактом смерти. Принять как данность. Ибо в тайниках души, в мрачных закоулках подсознания он все равно не верит, что это возможно — взять и прекратить жить. ЖИВОЕ не приемлет смерть, она чужда ему и необъяснима. Значит, стремясь жить, оно стремится умереть. Все взаимосвязано, но НЕПОСТИЖИМО. Как бы ни изощрялись лобастые ученые, пытаясь объяснить все биоэнергетикой, химическими взаимодействиями, процессами на атомном и молекулярном уровнях, таинственными биополями, ОНИ НИКОГДА НЕ ОБЪЯСНЯТ И НЕ РАЗГАДАЮТ ТАЙНУ ЖИВОГО. Что говорить о тайне мертвого! И мертво ли оно?! Как логично обосновать ЖИВОМУ принцип перехода МЕРТВОГО В ЖИВОЕ? Рассудок отказывается принять эту мысль даже в качестве ВЕРОЯТНОГО.

„Я жив — смерти нет. Смерть есть — меня нет“, — так говорит древняя мудрость.

А может быть иначе? Не так? „Я жив — смерти нет. Смерть есть — и я где-то?!“ Кто кинет камень в это „где-то“?.. Кто может доказать, что „этого не может быть, потому что…“, и так далее.

ОСТАВЬТЕ ЧЕЛОВЕКУ ВЕРУ В ВЕЧНОСТЬ, И ОБЛАГОРОДИТСЯ ДУША ЕГО. И в короткой, суетной, мучительной, но такой счастливой жизни этой от многого ненужного, грязного, подлого и безнравственного убережет его эта ВЕРА. ХРАМ ИСТИНЫ должен быть виден на горизонте. Одним суждено дойти до него, другим нет, но виден он должен быть всем.

…И стояла великая тишина.

И молча смотрели хау, как, шатаясь, держась за горло обеими руками, уходит по Дороге синего лишайника косматый Мург.

„ИДИ, ИДИ, ИДИ… УСНИ, УСНИ“, — пели невидимые голоса. И все слышали это пение. И мудрые, сорокапятилетние старейшины народа хау не испытывали страха, впервые увидев, как после Большого Покоя встал и пошел хай.

И все сели. Тихо и торжественно. И никто не сводил с НЕГО глаз, потому что ВСЕ ПОВЕРИЛИ. Поверили, что должно что-то измениться в этой трудной, окаянной жизни. И даже великан Дьял что-то понял своей безмозглой башкой. Открыв рот, смотрел на странного Красивого, впервые в жизни увидев не еду, а нечто иное, на что смотреть было, приятно, тревожно и интересно.

Смагин поднял руку. Он сделал это непроизвольно, но получилось хорошо. Весь народ хау знал, что этот жест означает „ВНИМАНИЕ“. Только Иу чуть-чуть нахмурился, но совсем немного. Он успел за эти минуты „обжить“ место на валуне, а только Вождю было дано право поднимать ТАК при всех руку. Но кивнул Иу, быстро зыркнув по сторонам, и сам обратился весь во внимание.

— Никто не даст вам избавленья. Вы не живете, народ хау. Вас нет, но вы должны быть. Все должны быть, потому что солнце одно! И Луна одна…

Ему было трудно говорить, они были детьми. А честно говоря, он и не знал, что НАДО ГОВОРИТЬ! То немногое, что ему удалось разузнать об этом народе у Иу и Сины, пары молчаливых и в страхе озирающихся на каждый шорох мутантов, не давало полного представления ни об образе жизни, ни о привычках, ни об отношениях между ними.

Но СВАЛКА была перед его глазами.

СВАЛКА и этот народ, выскребающий остатки белковой массы из баков разового пользования, что сбрасывают вертолеты Города где попало, везут чудовищные мусоровозы по загаженной Магистрали. Народ, поедающий тухлые, выброшенные консервы Города; из отходов фабрик по обработке овощей и тепличных фруктов, из этой мятой, гнилой и вонючей растительной массы готовящей себе питательные „салаты“… Народ, собирающий улиток, поедающий диких собак, пьющий смертельно опасную, насыщенную всеми элементами таблицы Менделеева воду Черной речки. Этот народ, он разве не имеет права на лучшую участь? И КТО ЛИШИЛ ЕГО ЭТОГО ПРАВА?

— Никто не даст вам избавленья, — твердо выговорил он. — Я поведу вас туда, где можно жить, вы слышите?

Они слушали его внимательно, кивая в тех местах, что были понятны. Многих слов они не знали, но, связывая воедино понятные слова, догадываясь и интуитивно заполняя „пробелы“, старейшины понимали, что он им говорит.

— Пусть это будет необжитая, глухая местность, но лишь бы там была земля… Ее можно копать, в нее можно сажать растения, за ней можно ухаживать, и она накормит.

— Завтра Иу проведет меня по всем вашим… — Смагин забыл слово, вопросительно глянул на Иу, тот поспешно подсказал — „Хи“! — Да, вашим хи, я посмотрю больных и детей. Иу сказал, что здесь хау не больше семи десятков, управимся быстро, потом пойдем к соседям. Больше за спиртом не ходить! Иу, эту жидкость, что ты пил позавчера… Луну назад, как ее… Веселый Покой — ее нельзя! Не пить. За ней не ходить!

Смагин сел у валуна, положил голову на подставленное колено. Дети. Самые настоящие дети, изгнанные отовсюду за то, что… Смагин вглядывался в лица. Ничего дикого он в них не находил.

Было трудно дышать. СВАЛКА ЕСТЬ СВАЛКА.

Он не слушал, что говорил своему народу, старейшинам новый Вождь.