Страна вина

Пуля настигла смуглого карлика, и его тело подбросило вверх, будто он собрался взлететь. Но горячий кусочек свинца быстро вывел из строя центральную нервную систему, и конечности начали беспорядочно подергиваться. Стало ясно: свои тайные колдовские способности, описанные кандидатом виноделия в рассказе «Герой в пол-аршина», карлик уже не проявит — не взмоет в воздух и не прилипнет к потолку, как огромный геккон. Как раз наоборот: подскочив на несколько сантиметров вверх, тело соскользнуло с колен шоферицы и рухнуло на пол. Оно яростно вытягивалось на полу, мышцы ног напрягались, словно подрагивающие зимой под ветром провода линии высокого напряжения. Вощеный дубовый пол был заляпан кровью и мозгом. Потом одна нога стала вытягиваться и сокращаться, как шея молодого петушка под ножом, причем с такой силой, что все тело плавно закружилось. Оно крутанулось раз десять, ноги перестали подрагивать, и произошло следующее: тело карлика замерло, и его стала бить неукротимая дрожь. Сначала со стуком колотилось все тело, затем стали трястись отдельные участки. Создавалось впечатление, что группы мускулов, как бывалые футбольные болельщики, образуют «мексиканскую волну». Дрожь начиналась с пальцев левой ноги, перемещалась со щиколотки на бедро, и выше по боку до плеча, где переходила по лопаткам на правое плечо и спускалась до бедра, щиколотки и пальцев правой ноги, а потом все повторялось в обратном порядке. Так продолжалось довольно долго, и наконец дрожание прекратилось. Из карлика звучно вышел воздух, и замершее тело вдруг обмякло. Он был мертв и походил на черного крокодила, вроде тех, что кишат в тропических болотах.

Наблюдая за агонией карлика, Дин Гоуэр ни на минуту не спускал глаз с шоферицы. Когда тот соскользнул с ее гладких голых коленей, она опрокинулась навзничь на кровать с пружинным матрацем, застланную белоснежной простыней. Беспорядочно разбросанные на кровати подушки и подушечки странной формы были набиты утиным пухом, и когда ее голова упала на большую подушку с розовым цветочным орнаментом, он заметил, что в воздух легко взмыло несколько пушинок. Ее широко раздвинутые ноги свисали с кровати, и эта поза мгновенно всколыхнула все накопившееся в душе. Вспомнилась бурная страстность шоферицы, и тут же напомнила о себе затаившаяся в сердце ревность. Он закусил губу, но огонь злобы, бушевавшей в груди, был сродни страданиям раненого зверя, и у него вырвался мучительный стон. Пнув безжизненное тело карлика, он с еще дымящимся пистолетом в руках подошел к шоферице. Ее обнаженная плоть с новой силой пробудила и любовь, и ненависть: он надеялся, что она мертва, а еще сильнее была надежда, что она лишь потеряла сознание. Он приподнял ей голову: за чуть приоткрытыми, мягкими, вовсе не упругими губами посверкивали похожие на ракушки зубы. Перед глазами следователя вдруг промелькнуло то осеннее утро у шахты Лошань, когда она грубо впилась в него этими губами и он ощутил, какие они холодные, мягкие, совсем не упругие — странное дело — словно старая вата. И тут меж бровей он заметил черное отверстие с горошину, а вокруг глазных впадин — крохотные частички с металлическим отливом и понял, что это следы от пули. Его качнуло, к горлу снова подступила тошнотворная сладковатая жидкость. Он упал перед шоферицей на колени, и хлестнувший из его горла поток крови окрасил ее плоский живот в ярко-алый цвет.

«Я убил ее!» — ужаснулся он.

Протянув руку, он тронул отверстие указательным пальцем и почувствовал, что оно горячее, а рваные края царапают кожу. Ощущение было какое-то очень знакомое. Порывшись в памяти, он наконец вспомнил, что это ощущение из детства, когда водишь языком по вылезшему новому зубу. Тут же вспомнилось, как он ругал за это сына. Этот круглолицый, круглоглазый мальчонка, который всегда — и в чистой одежде, и в грязной — выглядел неряшливо, с большим ранцем за плечами, с небрежно повязанным красным галстуком и ивовым прутиком в руках подошел как-то к нему, трогая зубы кончиком языка. Следователь потрепал его по голове, а тот недовольно хлестнул его по ноге прутиком: «Ну тебя! Зачем трогаешь? Разве не знаешь, что от этого дурачком стать можно?» Голову склонил набок, прищурился, вид самый что ни на есть серьезный. «Глупыш! — улыбнулся следователь. — От этого дурачком не станешь, а вот если зубы языком лизать, кривыми вырастут…» От всех нахлынувших воспоминаний в душе поднялась горячая волна. Он торопливо отдернул руку от шоферицы, и на глазах у него выступили слезы. Чуть слышно прошептав имя сына, он сжал кулаки и, хлопнув себя по лбу, выругался:

— Болван! Какой же ты болван, Дин Гоуэр, как ты мог сотворить такое!

Мальчонка тогда недовольно глянул на него, повернулся и пошел прочь. Быстро передвигаясь на крепких маленьких ножках, он очень скоро скрылся среди сновавших туда-сюда автомобилей.

«За двойное убийство смертной казни не избежать. Но прежде я должен повидаться с сыном». И он перенесся мыслями в провинциальный центр, далекий, словно на другом конце земли.