Сидя на уютном диване дома у шоферицы, Дин Гоуэр пребывал в эйфории. Провонявшая потом и пропахшая алкоголем одежда уже валялась на балконе, продолжая посылать свои запахи в бескрайнее ночное небо, а тело обволакивал просторный, мягкий и теплый халат. На чайном столике лежал его изящный пистолет вместе с несколькими десятками патронов в обоймах. Корпус пистолета отбрасывал темно-синие отблески, а патроны отливали золотом. Откинувшись на диване и сощурив глаза в узкие щелочки, он прислушивался к плеску воды в ванной и представлял, как горячая вода из душа стекает по плечам и груди шоферицы. После того как она прокусила ему язык, все происходило словно во сне. Забравшись в кабину, он не произнес ни слова. Молчала и она. Он сосредоточенно и бездумно слушал, как рокочет двигатель и шуршат по шоссе колеса. Машина стремительно мчалась вперед, перед ними уже вырастал Цзюго. Красный свет, зеленый. Поворот налево, поворот направо. Через боковые ворота грузовик въехал на территорию Кулинарной академии и остановился на угольном дворе. Она вылезла из кабины, он тоже. Она пошла, он за ней. Она остановилась, остановился и он. Выглядело все это нелепо, но казалось вполне естественным. Он вошел в дверь ее квартиры солидно, будто муж или близкий друг. И вот теперь, с удовольствием переваривая ее великолепную стряпню, он сидел на диване, попивал виноградное вино и с восхищением оглядывал уютную, красиво обставленную квартиру, ожидая, когда она выйдет из ванной.
Время от времени колющая боль в языке пробуждала бдительность. «А вдруг это еще более коварная ловушка: а ну как в этой комнате с явными следами проживания мужчины возникнет какой-нибудь крутой тип? Или двое? Нет, все равно останусь». И допив вино, он погрузился в приятные грезы.
Она вышла из ванной в кремовом банном халатике, шлепая красными пластиковыми тапочками без задников. Шла эта штучка соблазнительной походкой, виляя бедрами и словно пританцовывая в золотистом свете ламп на поскрипывающем у нее под ногами деревянном полу. Мокрые волосы слиплись, головка — круглая, как тыква-горлянка, — поблескивает и плывет в потоке теплого желтоватого света. Почему-то вспомнился популярный лозунг: «Стремясь к процветанию, искоренять порнографию!» Она стояла перед ним, расставив ноги, халат чуть прихвачен поясом. Черное родимое пятно на белоснежной ноге смахивает на бдительный глаз. Верхняя половина груди тоже белая. Высокие холмики плоти. Дин Гоуэр недвижно возлежал, прищурившись, и любовался. Стоит поднять руку и потянуть за пояс халата, завязанный на пупке, и шоферица предстанет перед ним во всей наготе. И никакая она не шоферица. Скорее, благородная дама. Изучив квартиру и обстановку, следователь понял, что муж у нее не из простых, — как говорится, лампа, для которой масло не экономят. Он закурил еще одну сигарету: этакий хитрый лис, который изучает попавшую в западню добычу.
— Вот ведь, уставился и пальцем не шевельнет, — с досадой проговорила она. — Какой же ты коммунист!
— Именно так коммунисты-подпольщики и действовали со шпионками.
— Да что ты говоришь!
— В кино.
— А ты артист, что ли?
— Нет, только учусь.
Легким движением развязав пояс, она шевельнула плечами, и халат соскользнул к ее ногам. «Изящная, как нефритовая статуэтка», — тут же пришло в голову следователю.
— Как тебе? — спросила она, поддерживая ладонями грудь.
— Недурно.
— Ну а дальше что?
— Будем продолжать обозревать.
Она схватила пистолет, умело вставила обойму и отступила на шаг, чтобы между ними было расстояние. Свет ламп стал мягче, покрыв ее тело словно позолотой, — конечно, не везде. Ореолы вокруг сосков темные, а соски ярко-красные, будто финики. Неторопливо подняв пистолет, она прицелилась ему в голову.