Страна восходящего солнца

«Первый урок касался тактики. Храбрость самурая, в некотором смысле составлявшая его главную силу, в данном случае обернулась слабостью. Традиция, предписывавшая вступать в схватку первым, собрать отрубленные головы и, главное, вызвать на поединок достойного противника, была совершенно неприменима по отношению к иноземному врагу. Как мы уже знаем, на протяжении войны Гэмпэй формальные поединки в действительности едва ли оказывали сколь-либо заметное влияние на исход сражений, однако они стали незыблемой легендой, в которую верил каждый самурай. Если вспомнить, что после окончания войны Гэмпэй прошло почти столетие и что за это время произошла лишь одна война, довольно незначительная (в 1221 году), станет ясно, что каждый самурай больше всего желал сразиться один на один с каким-нибудь монголом и отсечь ему голову, подражая деяниям предков, подвиги которых с каждым годом казались все более славными. Монголы же, которые с боями прошли через Китай и Корею, были не просто обучены воевать, но провоевали большую часть своей жизни. Они сражались в сомкнутом строю, наподобие македонской фаланги. И на эту монгольскую фалангу всадники-самураи бросились с немыслимой храбростью, ибо храбрость была их главным преимуществом».

Внимательный читатель, возможно, обратил внимание на «македонскую фалангу» в исполнении всадников-монголов. По-видимому, на такой несколько сомнительный образ автора приведенной выше цитаты вдохновили изображения корейских и китайских пеших копейщиков из все того же свитка «Мёко сурай экотоба» – там они держат строй, прикрываясь большими прямоугольными щитами и выставив копья, а японские конные лучники обстреливают их издали. Впрочем, прямо противоположная картина также вполне могла иметь место – монгольская конница, по словам того же Тёрнбулла, «стрел не жалела и выпускала их целыми тучами». По-видимому, битва началась ожесточенной перестрелкой, в которой японцы имели меньшие шансы на успех. Дело в том, что бамбуковый большой японский лук (в рост человека), несмотря на свои габариты, все же несколько уступал в дальнобойности и скорострельности монгольскому сложносоставному луку (который делался из дерева, рога и сухожилий). Считается также, что воины юга Японии (в том числе острова Кюсю) пользовались более легкими и менее мощными луками, нежели, например, жители Хонсю.

Похоже, массированный и эффективный огонь монгольской конницы вынудил японцев начать атаку – отчаянную и безнадежную, в свете приведенных нами выше цифр (40 тысяч воинов армии вторжения и, в лучшем случае, 6 тысяч самураев; впрочем, в битве, видимо, принимала участие лишь часть войск Хубилая – кто-то же должен был прикрывать корабли, да и высадиться за одни сутки могли не все). Далее вполне могла последовать одна из любимых средневековыми японскими бродячими певцами бива-хосии режиссерами современных самурайских боевиков сцен – повторяющиеся атаки небольших конных отрядов самураев на огромные силы врага. Они во всей красе запечатлены и на картинах «Мёко сурай экотоба» – знаменосцы ведут в бой отряды, мчатся, стреляя на ходу, лучники в доспехах с разноцветной (желтой, зеленой, алой) шнуровкой, падают сраженные монгольскими стрелами кони, а всадники, высвободив ногу из стремени (тогдашние японские стремена имели форму деревянного башмака без задника, и из них было легко выдернуть ногу при падении), продолжают бой пешими. По всей видимости, самураям, с их ставкой на безрассудную отвагу, удалось внести замешательство в ряды монголов и китайцев, но это стоило больших потерь японской стороне. Далее, как в классическом эпосе, немногие уцелевшие после лихих атак японские воины заняли остатки каких-то земляных укреплений, чтобы принять последний бой.

Нам не известно, когда именно в ходе боя произошло одно важное событие, возможно, серьезно повлиявшее на его исход – молодой самурай Сиони Кагэсукэ тяжело ранил стрелой главнокомандующего армией вторжения Лю Фухэна, которого вынесли из гущи боя и перенесли на корабль. Натиск монголов продолжался до ночи, однако японцы держались стойко. На помощь воинам Кюсю спешили войска сёгуната с Хонсю и Сикоку – за подкреплениями послали сразу же после первых известий о приближении врага. Впрочем, надежды на то, что подкрепления прибудут вовремя, было мало. «Всю ночь мы оплакивали нашу судьбу, – писал один из самураев, – думая, что обречены и будем уничтожены до последнего человека, и что не останется семени, чтобы наполнить девять провинций» [Кюсю был традиционно поделен на девять провинций. – Д. Ж.]. Очевидно, сетования на судьбу перемежались горячими молитвами к родным богам. Эти молитвы не остались неуслышанными.