Страна восходящего солнца

После возвращения на базу именно так и случилось. Командир авиагруппы вызвал к себе Нагацука и прочих оставшихся в живых летчиков и устроил форменный разнос: «Вы – первые летчики отряда специального назначения в нашем подразделении. Шестеро из вас выполнили свой долг до конца, хотя им и не удалось потопить ни одного вражеского корабля [дело в том, что шесть пилотов просто спикировали в воды Японского моря, не желая возвращаться на базу и не подчинившись приказу о возвращении или просто не заметив его – приказ был отдан взмахом руки и крыльев машины командира. Рация была слишком дорогостоящей аппаратурой, не устанавливавшейся не только на самолетах для камикадзэ, но и на других японских истребителях. – Д. Ж.]. Совершенно очевидно, что они были готовы к смерти еще до взлета. Но вы – вы не смогли подготовить себя. И вот, вы вернулись под предлогом плохой по годы. Презренные трусы! Вы никогда не станете истинными офицерами. Вы все еще просто студенты. У нас нет больше топлива, а вы истратили то немногое, что у нас было… Почему вы не смогли умереть достойно?… Стыдитесь! Фактически вы бежали перед лицом врага. Вы обесчестили наше подразделение и деморализовали моих людей… Я сажаю вас под арест и приказываю переписывать священные слова Его Величества вплоть до дальнейших распоряжений [имеется в виду приведенный нами выше «Императорский рескрипт солдатам и матросам» императора Мэйдзи. – Д. Ж.] ».

Страдая от чувства стыда и угрызений совести, Нагацука с трудом сумел справиться с таким состоянием. «У меня не было ни малейшего ощущения того, что я чудом избежал смерти. Еще менее ощущал я какую-либо радость от того, что снова нахожусь на базе. С опустошенной душой шел я по тропке, ведущей к подземной казарме. Я не пытался обходить лужи, ступал прямо по ним, не видя, где нахожусь, совершенно рассеянно, не ощущая – иду ли я или шатаюсь, как пьяный. Вокруг простирались кукурузные поля… кукуруза имела право продолжать расти, по крайней мере до осени, тогда как мое существование было незаслуженным и временным… Мой меч, конверт с моим завещанием – все лежало на моей койке. Я написал тогда «погибший капитан Нагацука» [Нагацука заранее «произвел себя» в капитаны, повысив в завании на две ступени, что обычно и происходило в таком случае. – Д. Ж.]. Теперь этот кусок бумаги наполнил меня отвращением, он бросал мне вызов, он оскорблял меня. В ярости я схватил конверт и разорвал на мелкие куски. Затем я сбросил все с койки. Никто не посмел сказать ни слова. Даже лейтенант Танака, всегда болтавший не переставая, молчал. Все мы были раздавлены стыдом, мучимы угрызениями совести. Вытянувшись на койке, я постарался заснуть, но не мог. Состояние возбуждения сменилось огромной физической и духовной усталостью».

Вскоре американское авиасоединение было отведено из вод вокруг Окинавы, и Нагацука так и не получил шанса на второй вылет. Он пережил войну, написал свои уникальные мемуары, но, похоже, так до конца и не избавился от чувства неудовлетворенности тем, что все его «попытки получить возможность умереть как патриот закончились неудачей». Из приведеного выше отрывка видно, что мнение о том, что нередко кадровые офицеры в душе считали вчерашних студентов-камикадзэ ненадежными выскочками, которые греются в лучах славы, небеспочвенно. Впрочем, в данном случае многое зависело от личности командира авиаподразделения – мы знаем, что некоторые камикадзэ несколько раз вылетали на задание и когда они возвращались, то отнюдь не встречали таких унижений, как Нагацука. По некоторым данным, летом 1945 года до 50 % летчиков возвращались с задания, не найдя целей. Трижды вылетал на задание Ямамура Кэйсукэ, пилот пилотируемой бомбы «Ока», и трижды бомбардировщик, несший его бомбу, возвращался на базу.

Наверное, своеобразным «чемпионом» стал старшина Фудзита Юкиясу, слетавший как камикадзэ семь (!) раз, хотя вряд ли он был счастлив по этому поводу. Подобные случаи были бы невозможны при наличии таких командиров и такого отношения, как в случае с Нагацука.

Наконец, многие пилоты просто не успели получить приказ о вылете. Среди них был и неоднократно упоминавшийся нами Кувахара Ясуо, который зато успел попасть на окраину Хиросимы в роковой для города день и стал свидетелем всех произошедших там ужасов, получив при этом серьезные ожоги и среднюю дозу облучения. Война для него, по сути, закончилась. Вот как он описывает последние дни перед капитуляцией: «Миссии смертников были отменены. Несмотря на бережное отношение врачей, мое состояние столь ухудшилось, что мне запретили даже разведывательные полеты. Оставалось только ждать. На базе напряжение росло с каждым днем. Сочетание надежды и страха породило новый вид тревоги. Нервы были натянуты до предела, движения стали лихорадочными. День и ночь все мое тело болело. Когда я ложился, мускулы ныли, и временами меня трясло. 14 августа ко мне в казарму зашел приятель. Он только что вернулся из разведки.