Страна заката

Они сидели и наслаждались горячим кофейным напитком; их озаряли мягкие лучи солнца, пробивавшиеся сквозь вечную мглу, эту созданную человеком ядовитую при­месь, к земной атмосфере, которую уже ничто не может рассеять — ни ветер, ни дождь, ни снег.

— Здесь можно загорать хоть целый день...

Одним движением она стащила через голову свитер и осталась сидеть полуобна­женная, ослепительно белая — такой он не привык ее видеть при дневном свете.

— Нас никто не видит,— сказала -Лиза, заметив, что Аллан смотрит на нее.

— Никто,— согласился Аллан.— Кроме нас, здесь никого нет...

Ему было приятно смотреть на нее, приятно и в то же время тревожно. Ему казалось, что она заходит слишком далеко, злоупотребляет только что обретенной свободой, нарушая границы дозволенного. Он думал: «А прилично ли это?» По натуре Аллан был человек спокойный, рассудительный и не любил, когда люди делали что-то неуместное или впадали в крайность. А это? Может быть, и это крайность?

Впрочем, нет. Подперев ладонью щеку, она сидела на замызганном автомобиль­ном сиденье, самозабвенно отдаваясь солнечным лучам, тонкая, как девушка, бледная, с плоским животом и маленькой грудью — трудно поверить, что она выкормила мла­денца. Сама невинность. И он вдруг рассердился на себя за то, что не такой непосред­ственный, как она, и делает лишь то, что считает правильным, а теперь вот сидит и пытается разобраться в скрытых достоинствах этой маленькой девочки, ставшей его женой, и он сразу ощутил силу своих волосатых рук, ощутил тяжесть своего тела (беззвучное, огнедышащее счастье, пережитое вчера вечером!) и почти против воли внезапно подумал: «Это вполне прилично. Ну конечно, прилично. Здесь. Под откры­тым небом. Кто нас увидит? Кто может сюда прийти?» Но от этих мыслей он рассер­дился еще больше и вдруг почувствовал, как его охватывает желание. Раньше он до­статочно легко сдерживал в подобных случаях свои  порывы, поскольку их интимные отношения определялись не вспышками страсти, а скорее привычкой — так сказать, чётким расписанием... Но возможно, все дело было в том, что им крайне редко пред­ставлялась возможность побыть друг с другом наедине: им мешал Бой, работа, усло­вия их жизни и все их «нормальное» существование. Но теперь все было прилично!

— Почему ты не снимешь все остальное? — спросил Аллан.

Голос его прозвучал неуверенно; он стыдился своего бесстыдства; время и место были неподходящие для занятий любовью (ему предстояло сегодня сделать множе­ство дел: сложить печку, достать самые необходимые вещи, обследовать окрестности и учесть открывавшиеся перед ними возможности!); это казалось ему противоестест­венным именно потому, что было слишком уж естественно, более того — примитивно, да, именно примитивно!

Однако Лиза уловила в его интонации нечто такое, что заставило ее улыбнуться немного смущенно,— она была изумлена; обычно Аллан не проявлял особого интере­са к ее телу, и когда она раздевалась, им скорее овладевало беспокойство, чем же­лание, словно ее острые лопатки, узкая спина, худые бедра и коленки, ударявшиеся друг о друга при ходьбе, напоминали ему о чем-то не слишком приятном, например, о том, что он вдвое старше своей жены, соблазнил ее, сделал ей ребенка, женился на ней и теперь в этой трудной ситуации обязан не ударить вгрязь лицом...

— А если придет Бой?..

— Он бегает по всем этим кучам,— прервал ее Аллан нетерпеливо,— А кроме того, он уже видел свою маму голой. Раздевайся.

Слегка усмехнувшись, она сбросила короткую мини-юбочку и сняла красные колготки; тут она почувствовала на себе его взгляд, беспокойный и пристальный, как у собаки. Теперь его желание стало непреложным фактом, он больше не корил себя. Он встал, в два-три прыжка добежал до фургона, открыл дверь и схватил одеяло, нашел ровное место на пригорке внескольких шагах от фургона и расстелил одеяло — все это он проделал с бессознательной уверенностью лунатика.

— Иди сюда,— позвал он.

Однако Лиза не двигалась с места и молча смотрела на него.

— Ну, иди же!

Сообразив, что с Алланом творится что-то неладное, Лиза не стала мешкать и подошла к нему, ступая осторожно, чтобы не порезать ноги об острые куски металла и осколки стекла, которые валялись всюду вместе с мусором и всякими отбросами.

Потом он лежал и что-то шептал, обнимал ее, страшно довольный собой, и мур­лыкал, как большой ласковый зверь. А она пыталась как-то осознать то новое, что вошло в ее жизнь и так непохоже было на прежнее существование, и бормотала:

— Как хорошо... Как здесь хорошо... Как хорошо...

С ленивым удовлетворением, но и с тайным беспокойством он подумал о том, что они похожи сейчас на кошек, греющихся на солнце, диких и неукротимых, мягких и податливых, играющих, как те «одичавшие» кошки, которые гонялись друг за другом в траве...

И они снова заснули.