Страна заката

— Город умирает,— продолжал Смайли.— Это факт. Кто-то ошибся в расчетах. Считалось, что города должны расти, верно? И вот теперь они раздавлены под тяжестью собственного благоденствия. Как динозавры: слишком большие и слишком тяжелые, чтобы сохранить жизнеспособность. Раздавлены, лежат и варятся в собственном ядови­том соку... Нет, право же, я бесконечно рад, что мы приехали сюда. Ну что скажешь, Мэри? И словно святые судного дня ¹ (¹Так именуют себя мормоны)будем сидеть и созерцать, как наша замечательная цивилизация отправится ко всем чертям. И эта навозная куча станет нашим последним прибежищем, где всех нас настигнет общая неотвратимая судьба. Ваше здоровье!

Аллан слушал этот поток слов как зачарованный и в то же время с известным бес­покойством. То, о чем говорил Смайли, было выражением тех расплывчатых представ­лений, которые возникали и у него, когда он прозябал на Апрель авеню, и у него впер­вые появилась мысль, что оттуда надо бежать куда глаза глядят. Но сейчас эти пред­ставления и мысли были для него давно пройденным этапом, и слова, в которые они облекались, казались жалкими и бессодержательными, несмотря на их изощренность. Ведь Аллан фактически уже претворил в жизнь то, о чем Смайли только разглаголь­ствует; нужно не болтать, а жить, переживать все эго изо дня в день— вот единст­венное, что имеет хоть какой-то смысл.

Мэри Даямонд откинулась на спинку сиденья и, упершись коленками в приборную доску, пускала под потолок густые клубы дыма, который разгонял назойливых мух. Двери оставались открытыми, стекла были опущены, стояла удушливая, влажная жара; в воздухе чувствовался запах масла, резины и бензина, который Аллан слишком хорошо знал по работе на бензозаправочной станции. Мэри Даямонд закрыла глаза и говорила как бы сама с собой, ни к кому не обращаясь.

— Господи, ты все болтаешь, Смайли,— вздохнула она.— Все болтаешь и болтаешь.

— Разумеется, болтаю,— сказал Смайли.— Но ведь я не какое-нибудь бессловесное животное. И болтаю я именно о том, как разумно мы поступили, что приехали сюда, вместо того чтобы искать себе убежище где-нибудь в Свитуотере, где все так или иначе околевают, медленно, но верно. После десяти часов вечера на Автостраде больше жизни, чем на всей Сильвер-стрит. Люди сидят в своих жалких каморках и решаются вылезти на улицу, только когда идут на работу и с работы, если, конечно, она у них есть, и каждый день благодарят господа бога за то, что их не пришибли по дороге, потому что верят в сказки о кровавом терроре гангстеров и безудержном разгуле преступности, а им и невдомек, что сегодняшний гангстер — это паршивая свинья, на которого работает целый синдикат, и только грязную работу — здесь грабеж, там кража со взломом — он оставляет обычным старозаветным мошенникам, несчастным наркоманам и пьяницам, рехнувшимся юнцам и прочим…

— Таким, как ты...

— Вот именно! — Смайли высокомерно усмехнулся.— Именно таким, как я. Только тот, кого нужно ограбить, должен сам прийти ко мне сюда и любезно попросить об этом. Откровенно говоря, я слишком ленив и слишком хорошо воспитан, чтобы бить людей по голове, дабы присвоить себе их жалкие гроши.

— Это верно, черную работу, когда это было необходимо, за тебя всегда делали другие.

— Ладно, пусть будет так. Впрочем, сейчас ты бы лучше не болтала лишнего, а то мы напугаем до смерти нашего дорогого Аллана. И он еще, чего доброго, задумается над тем, кто мы такие и чем занимаемся...

Реплики, которыми они обменивались, звучали враждебно, но общий тон был спо­койный, почти безразличный, словно для них это была обычная манера разговаривать. Аллан внимательно прислушивался к их словесной дуэли, немного удивляясь, что они тра­тят так много энергии столь бесцельно и бессмысленно, лишь бы убить время, тогда как могли бы заняться чем-нибудь полезным. И все-таки Аллан слушал: его разбирало лю­бопытство. Нет, его нисколько не интересовало, что делал и чего не делал Смайли и бы­ло ли это законно или противозаконно или где-то посередине, просто ему хотелось уз­нать, что люди делают, чтобы выжить, хотелось научиться чему-нибудь, получить ин­формацию, которая могла бы пригодиться.

— Ты сам только что сказал: теперь мы безработные... Ты берешь свои слова обратно? — Мэри принялась за Смайли всерьез, сразу нащупав слабое место в его раз­глагольствованиях.

— Вовсе нет,— защищался Смайли.— Просто мне кажется, что мы должны нари­совать, так сказать, общую картину, поскольку мы соседи... Верно?

Он повернулся к Аллану, улыбаясь полупьяной улыбкой, сквозь которую, правда, еще просвечивала ирония.