Страна Желанная

- Тут дело, понимаешь, такое, что лучше назад тебе не ходить. Эти рыжие шкуры - от них, брат, добра не жди. А те два офицера, то один из них контрразведчик английский, палач, это мне в точности известно. Коли ты над ним верх одержал, то такие субчики этого не прощают. Лучше уж от греха подальше. Давай другим съездом поднимемся. А там - только нас и видели. Ищи-свищи.

Они пробежали под берегом за поворот до Воскресенской улицы и только здесь поднялись в город. Глебка присел на уличные мостки и стал снимать коньки. Сутугин поторапливал его и помогал. Глебка снял коньки и отдал ему.

- Я тут остановлюся, а ты, парень, лети на все четыре стороны. Да гляди, на Троицкий пока назад не суйся. Там для тебя нынче климат сильно нездоровый. Ну, прощевай.

Сутугин сильно тряхнул на прощанье Глебкину руку, но Глебка не тронулся с места. Сутугин вопросительно посмотрел на него. Глебка сказал:

- Как же так на Троицкий не суйся, когда мне как раз туда идти нужно.

- По какому такому случаю тебе обязательно на Троицкий сейчас переться? - перебил Сутугин. - У тебя что? Голова лишняя имеется или как?

- Мне туда идти надо, - настаивал Глебка упрямо. - У меня адрес такой.

- Что ещё за адрес? - спросил, оглянувшись, Сутугин, и Глебка объяснил, что ему нужно попасть на Вологодскую улицу ко Мхам и что сказано ему идти по Троицкому мимо думы и Немецкой слободы в Кузнечиху.

- Вона, - удивился Сутугин, - что же другой дороги в Кузнечиху нет, что ли? - и он стал объяснять, как пройти на Вологодскую улицу, минуя Троицкий проспект.

Кончив объяснения, он с минуту молча смотрел на Глебку, потом вдруг раскатисто засмеялся:

- Всё ж таки, молодчик ты. Доказал им нашу ухватку. А теперь, живая душа, дуй напрямки до Мхов.

Сутугин стиснул Глебкины плечи и слегка подтолкнул его вперёд. Глебка зашагал по Воскресенской улице, ведущей, как и все архангельские улицы, от реки к окраине. Он пересёк Троицкий проспект, потом - Псковский и Петроградский. Город выглядел невесёлым. Прохожие были хмуры. На длинных дощатых заборах висело множество старых объявлений. По большей части это были приказы и распоряжения командования интервентов, их военного губернатора или белогвардейского правительства.

Глебка прочёл несколько таких приказов. Во всех что-нибудь отменялось и запрещалось. Запрещалось устраивать собрания, показываться на улице после девяти часов вечера, выходить за черту города, передвигаться из одного селения в другое. Отменялись декреты Советской власти о национализации фабрик, заводов и пароходов; отменялось рабочее законодательство, рабочий контроль на предприятиях и другие ненавистные интервентам и белогвардейцам установления Советской власти. Взамен вводились в действие смертная казнь, а также упразднённый революцией царский свод законов.

Глебка недолго задерживался около объявлений. Деятельность белогвардейских министров и их хозяев не вызывала у него никакого интереса, и он поспешил на розыски нужной ему Вологодской улицы. Чем более отдалялся Глебка от набережной, тем глуше и малолюдней становился город. Пошли одноэтажные домики. Обледенелые дощатые мостки, проложенные по обеим сторонам улицы, становились более шаткими и узкими, а в конце и вовсе пропали.

Поиски были недолгими. Приметы оказались точными. Глебка быстро разыскал нужный домик и постучал со двора в некрашеную, посеревшую от времени и непогод дверь. Почти тотчас же за дверью раздались неторопливые шаги, и женский голос спросил:

- Кто там?

- Я, - звонко откликнулся обрадованный Глебка. - Мне Марью Шилкову надо. Я с вокзала.

Глебка едва успел это проговорить, как звякнул железный засов и дверь полуоткрылась. В дверном проёме появилась высокая, одетая в тёмное женщина. Увидев Глебку, она отступила на шаг в глубь сеней и, шире раскрыв дверь, сказала певуче:

- Войди, сынок.

Глебка перешагнул через порог и в нерешительности остановился, так как, вступив с улицы в полутьму сеней, сперва ничего не мог различить перед собой. Женщина, открывшая дверь, сказала:

- Обмахни-ко катанцы голиком.

Глебка взял лежащий у порога голик и почистил валенки.

- Собака твоя? - спросила хозяйка.

- Буян-то? - с живостью обернулся Глебка. - А как же.

- Покличь его.

- Он на дворе может, - сказал Глебка. - Я ему велю.

- Покличь его. Пусть лучше в дому побудет.

Глебка кликнул Буяна, и тот довольно неуверенно вошёл в сени, на всякий случай усиленно виляя хвостом. Женщина ввела Глебку в кухню. Следом за ним затесался в кухню и Буян. Усевшись у порога, он тотчас принялся за свой туалет. Глебка остановился возле него, держа ушанку в руках.

- Повесь шапку у дверей... И ватник тоже, - продолжала хозяйка прежним своим приветливым голосом.

Женщина говорила негромко и буднично; строгости или приказа в её голосе не слышалось, но Глебка охотно повиновался ей. Он повесил ушанку на гвоздь возле дверей, потом снял и повесил ватник. А ещё через минуту он стоял уже в углу перед глиняным носатым рукомойником-качалкой и засучивал рукава линялой, пропитанной потом рубахи.